Сен-Симон - [27]

Как только Франция начинает покрываться сетью политических клубов и союзов, Боном организует в своем округе радикальное политическое общество и сам становится одним из деятельнейших его членов.

Боном приобретает популярность. Ему предлагают пост пероннского мэра, — он отказывается, ибо «до конца революции опасно назначать на какие бы то ни было места бывших дворян и бывших священников».

Боном, по свидетельству официального документа, «деятельно помогал санкюлотам нашей коммуны, поскольку это позволяли ему средства».

Наконец, Боном не отказывается и от ответственных ролей, если этого требуют интересы нации. 21 июня 1791 года король бежит из Франции. Несмотря на то, что его удалось захватить по дороге, население охвачено паникой: слухи о новых происках роялистов и о предстоящем вторжении иностранных войск разносятся по всей Франции и быстро долетают до Перонна. По примеру прочих коммун, пероннские граждане немедленно организуют национальную гвардию, но начальник ее почему-то не выполняет своих обязанностей. Кого же в таком случае пригласить на этот пост, как не Клода Анри Бонома, храброго и опытного офицера? Боном соглашается, но ставит условие: он будет выполнять эти обязанности не более 24 часов, впредь до приискания нового начальника. Мотив этого решения — все тот же: «опасно назначать на ответственные должности бывших дворян и бывших священников». Боном и на этот раз доводит свой принцип до конца.

Характеризуя его, пероннский городской совет говорит, что Боном всем своим поведением «выказал величайшую приверженность к свободе и равенству».

О свободе и равенстве во Франции этих лет говорят очень многие, но огромное большинство понимают эти идеи лишь в политическом смысле и не рискуют делать из них социальные выводы. Даже в столице не создалось еще класса, который был бы способен применить идею равенства к области экономических отношений и от чисто политических требований перейти к мысли о коренном преобразовании всего общественного строя. Это по плечу только пролетариату, осознавшему свою классовую обособленность, а пролетариат конца XVIII века еще не отделился от своего буржуазного окружения и не в состоянии идти своей собственной дорогой.

Правда, мысль о том, что наемные рабочие есть совсем особая категория людей, непохожая на прочие сословия, уже начинает бродить в головах. В некоторых наказах парижских и лионских рабочих депутатам Генеральных штатов говорится о «четвертом сословии», как об особом классе граждан, подчеркивается его бедственное положение, указываются его экономические нужды. Жалуются на то, что рабочие мастерских и мануфактур работают по 16–18 часов в сутки, что заработная плата слишком низка и ее не хватает на жизнь, что безработица выбрасывает на улицу тысячи людей.

Но какие выводы делаются из этого? — Государство должно организовать благотворительные учреждения, обеспечивающие беднякам питание и медицинскую помощь, должно следить за тем, чтобы заработная плата соответствовала цене жизненных продуктов, должно открыть национальные мастерские, в которых в моменты кризиса могли бы найти работу безработные. Другими словами, государство должно смягчить наиболее болезненные стороны существующего общественного строя, не покушаясь на его основы. Дальше этих скромных требований парижские и лионские пролетарии пока не идут, и даже несколько лет спустя лишь сравнительно немногие из них примкнут к «заговору равных» Бабефа.

Мечты о благодетельных последствиях буржуазно-демократического строя разбивает сама жизнь. Внутренние потрясения и внешние осложнения приводят к страшному экономическому кризису, к небывалому обнищанию масс, и меньше чем через два года после появления скромных «наказов» «четвертое сословие» уже вынуждено отстаивать свое существование собственными внезаконными средствами. В провинциях начинаются стачки, забастовщики вступают в открытые столкновения со штрейкбрехерами, а кое-где, несмотря на грозные декреты Конвента, организуются тайные рабочие союзы. Но стачки подавляются, рабочие союзы исчезают так же быстро, как возникают, борьба с отдельными «собственниками» не приводит к общей борьбе с частной собственностью.

Сен-Симон прекрасно запоминает эту странную пассивность масс, этот поразительный контраст между привольной жизнью богатых политиканов и безропотно умирающей от голода «улицей» (впоследствии он ссылался на этот факт, как на доказательство политической сознательности народа). Но сам он — убежденный собственник, и социальная недоразвитость пролетариата в его глазах — гражданская добродетель.

Социального вопроса касаются и некоторые «филантропы» из буржуазного лагеря. Особую энергию в этом отношении проявляет известный депутат Учредительного собрания Ларошфуко де Лианкур[19], благодаря настойчивости которого Учредительное собрание в мае 1790 года открывает национальные мастерские, где работает около 11 тысяч человек. Ларошфуко набрасывает довольно широкую программу социальной помощи (устройство сберегательных касс, помощь инвалидам и старикам и т. д.), которая однако не осуществляется. В том же направлении ведет пропаганду и другой филантроп, Ламбер, выдвигающий в своих памфлетах идею государственной помощи неимущим. Мало отличается от «филантропов» и Марат, опубликовавший в 1789 году брошюру «Проект конституции», где говорится, что всем гражданам, не имеющим собственности и лишенным работы, государство должно обеспечить средства существования, одежду и медицинскую помощь.