Сен-Симон - [25]

Во-вторых, Франция безграмотных крестьян и полуграмотных городских мещан и рабочих. Эта провинциальная Франция плохо разбирается в отвлеченных принципах, но она отлично знает, кто ее главный враг и что нужно делать в данную минуту. Вместо того, чтобы спорить о прерогативах короля и правах народа, она жжет замки и архивы, и с бешеной энергией разрушает социальную основу старого порядка. Без всяких лозунгов со стороны, она стихийно, сама собой, объединяет свои силы — создает землячества, провинциальные «братства», общества, клубы, союзы. Разрозненные области она скрепляет в единое революционное отечество и творит тип «патриота» задолго до того, как революционные теоретики подыскали это слово.

Сен-Симон быстро делает свой выбор. Привыкнув сочетать слово с действием, он не может стать салонным либералом, к числу которых принадлежат все его товарищи по американской войне. Он хочет отнестись к «равенству» не как к общему принципу, а как к практической жизненной задаче, последовательно провести эту идею во всем житейском укладе и из графа Сен-Симона превратиться в такого же рядового гражданина, каким является например любой колонист американской республики. И учение Руссо, и практические уроки за океаном, и ход событий на родине — все толкает его в этом направлении. Скинь шитый камзол, Клод Анри, облекись в мужицкую куртку, возьми в руки вместо шпаги кирку и лопату, и посмотри, что сможешь ты сделать в этом новом обличьи! И в то время, как дворяне и даже крупные буржуа бегут в столицу и большие города, спасаясь от ярости «черни», — Сен-Симон уезжает в Пикардию, к землякам, которые вчера были его «вассалами», а сегодня стали «гражданами».

Это — самая интересная страничка сен-симоновской биографии, меньше всего освещенная и меньше всего понятая. Впоследствии он о ней тщательно умалчивал и свою деятельность в эпоху революции описывал очень обще и глухо, — не то из боязни испортить свою репутацию в глазах наполеоновских и бурбонских министров, не то потому, что считал этот эпизод своей жизни «грехом молодости». «Когда я вернулся во Францию, — пишет он сорока восьми лет, в 1808 году, — началась революция, но я не хотел вмешиваться в нее, так как, с одной стороны, я был убежден, что старый режим не может уцелеть, а с другой — я чувствовал отвращение к разрушению; чтобы сделать политическую карьеру, надо было присоединиться или к придворной партии, которая хотела уничтожить национальное представительство, или к революционным партиям, которые хотели уничтожить королевскую власть». Из этого как будто следует, что Сен-Симон скрестил руки на груди и на целых три года застыл в позе бесстрастного мыслителя, не то с грустью, не то с иронией наблюдающего безумства людской толпы. Так и изображали дело многие биографы, поверившие ему на слово. Все кругом объято пламенем, все забрызгано кровью, все трепещет от страсти, гнева, отчаяния, — а Сен-Симон где-то не то на чердаке, не то в подвале сидит, как каменное изваяние, и холодными покойницкими глазами читает книгу будущих человеческих судеб.

От этой легенды ничего не осталось, когда, — совсем недавно, — Максим Леруа нашел в архивах официальные документы, позволяющие точно установить, как жил и что делал двадцатидевятилетний Сен-Симон в это бурное время. Вместо статуи перед нами возникает облик подлинного человека, с усилиями и мукой меняющего свою старую кожу, облик Сен-Симона-опрощенца, порывистого и сумбурного, трогательного и в то же время немножко смешного.

Сен-Симон поселяется сначала в коммуне Фальви, поблизости от отцовского замка, и живет там с ноября 1789 года по октябрь 1790 года, а потом перебирается в маленький городишко Перонн, куда переехала и его мать, имеющая там небольшой домик. (Что сталось за это время с родовым замком — неизвестно.) Кирку и лопату он, кажется, не берет, но он поддерживает тесное общение с крестьянами и мелкими буржуа, ходит на полевые работы и, по выражению местного документа, «просвещает работников относительно свободы и равенства»; «принимает в матери» бедную крестьянку, потерявшую сына во время одной из революционных стычек, и назначает ей из своих средств — весьма скудных — пожизненную пенсию в 100 ливров в год; пишет для своих земляков петиции и наказы в Учредительное собрание в приподнятом и несколько театральном стиле эпохи, — словом, ведет себя так, как вел бы себя хороший школьный учитель, понимающий свои общественные обязанности. Однако, в противоположность своим боевым соратникам, делающим в столице политическую карьеру, он упорно отказывается от всяких выборных постов, считая, что «пока продолжается революция, бывших дворян и священников опасно назначать на ответственные должности».

В феврале 1790 года он председательствует на собрании по случаю выборов мэра в коммуне Фальви и произносит речь, в которой заявляет об отказе от графского титула. «В настоящее время нет более сеньоров, господа; все мы совершенно равны, и чтобы графский титул не привел вас к ошибочной мысли, будто я обладаю большими правами, чем вы, я заявляю, что навеки отказываюсь от этого звания, которое я считаю гораздо более низким, чем звание гражданина, и требую, чтобы мое заявление было внесено в протокол заседания».