Сень горькой звезды. Часть первая - [20]

Возле буфетной стойки вечная толкотня. Мужики, попавшие на судно, считают непременным долгом оставить в буфете всю свою наличность, чтобы нахлебаться досыта редкостного на севере напитка. Пронырливые вербованные, следующие к месту назначения по оргнабору, вертятся тут же, ожидая случая выпить «на халяву». И не напрасно. Простодушный сибиряк, подвыпив сам, от широты души потчует знакомых и незнакомых: «Гуляй, Вася! Однова живем!» Залихватски разворачивается гармошка. Вася, а может, Коля выходит в круг и, стукнув каблуками, выплясывает с припевкой: «Бросим, Ванька, водку пить – пойдем на работу. Будем деньги получать каждую субботу». Вахтенный унимает ухаря, и собутыльники увлекают загулявшего к порожним бочкам, чтобы застенчиво предложить: «Может, в картишки скинемся?» И кто-нибудь, не дожидаясь согласия, раздает колоду, мурлыча себе под нос: «Я Фока-Морока, приехал с Дальнего Востока. Мне бабушка сказала не пить, не курить – картами шевелить... В очко?»

Андрей возле шулеров не задержался. Мимо огромного медного бака с кипятком, излучающего тропический зной, он прошел к распахнутым дверям в машинное отделение; там натужно ворочала многопудовыми мотылями паровая машина.

Андрей готов часами смотреть на завораживающее движение шатунов, слушать частый стук рулевой машинки, вдыхать вкусный запах перегретого пара и цилиндрового масла. Кем бы хотел стать Андрей, так это судовым механиком.

Школьный учитель труда и машиноведения Александр Михайлович, или, как его за глаза звали приятели Андрея, Дедуся, был пароходным механиком, пока его по болезни не списали из плавсостава. Чего только не умел Дедуся! Будь то старинные часы с кукушкой, ламповый радиоприемник или допотопный мотоциклетный двигатель – все непременно оживало в его умелых руках. Вместе с другими школярами Андрей любил торчать в мастерской возле Дедуси и смотреть, как свершаются чудесные превращения. Дедуся, в отличие от некоторых других педагогов, на уроках никогда не кричал на расшалившихся подопечных, не ставил двоек, не жаловался родителям. Баловников учитель отлучал от своих занятий, и это считалось самым непереносимым наказанием. Чтобы заслужить право вернуться, провинившемуся предлагалось после уроков, в одиночестве, отработать какую-нибудь деталь.

Каждое занятие Александр Михайлович начинал со случая из своей богатой ремонтной практики: «А вот, скажем, расплавились по недосмотру мотылевые подшипники. Нужно их перезаливать. Чтобы получить после заливки ровную цилиндрическую поверхность, берем шабер и потихоньку шабрим – вот так... вот так... Теперь вы попробуйте...» Нужно ли говорить, что эти уроки усваивались на всю жизнь!

Для уроков машиноведения шефы от щедрот своих или, может, наоборот – от бедности отвалили школе видавшую виды полуторку. Шефы притащили машину во двор «на удавке», с шиком отцепили буксир и со словами: «Владейте навеки» – бросили на попечение Дедуси.

Дедуся поворчал в усы, собрал своих юных умельцев и вместе с ними принялся за ремонт. Андрей, к тому времени немного ездивший на отцовской инвалидной мотоколяске и мечтавший получить права, естественно, не мог остаться в стороне. Всю зиму в мастерской шла озабоченная возня. В поисках недостающих деталей снаряжались экспедиции к шефам, на городскую свалку и склады Вторчермета, мобилизовывались возможности отцов. Героические усилия не пропали, и по весне сверкающая свежей краской машина обежала внутри школьного двора свой первый круг. Довольный Дедуся вылез из-за руля и во всеуслышание заявил, что теперь все, кто принимал участие в ее восстановлении, будут обучаться вождению и, может быть, сдадут на права.

Андрею поводить настоящую автомашину так и не пришлось. Однажды утром отец сказал ему: «Вот что, сынок. Жить без матери мы еще не научились. Наташка мала, да и ты не взрослый. А у меня предвидятся длительные командировки, и отказаться никак нельзя. Чтобы не болтаться вам без присмотра и впроголодь, взял я Наташке путевки в пионерлагерь на три смены, а ты, сынок, отправляйся к бабке, поживи у нее лето. Заодно и в хозяйстве поможешь. Она ведь тоже одна. Я, если вырвусь в отпуск, приеду к тебе. Порыбачим вместе, поохотимся. Идет? Билет тебе я уже взял».

Чего и спрашивать, если билет уже взял!

Впрочем, Андрей далеко не против скататься на Север. Плыть семь дней на пароходе – это не на машине по двору кататься. С друзьями вот расставаться не хочется. Но и на Неге у него друзья остались, поди, еще не забыли...

Андрей с сожалением оторвался от двери в машину и пошел в свою каюту собирать вещи: скоро пристань.

Глава шестая. Старый хант Кыкин

Со стороны пристани новому человеку поселок может показаться невеликим. В подгорной части две дюжины почерневших изб, связанные паутиной огородов, сгрудились вдоль воды. Под окнами чернобокие лодки, на вешалах мокрые сети. Чешуя на песке и запах вяленой рыбы. Ни деревца, ни кустика. Все это у местных называется Летник, а у приезжих – Агрегат. Есть еще невидимый снизу Зимник – на горе, за Школьным озером. От глаз приезжего и пронзительных весенних ветров прячет его распушившаяся по кромке горы узкая кедровая грива. В Зимнике дома еще желтеют свежесрубленным деревом, под окнами и в огородах возвышаются пни, пахнет стружками и свежим тесом, не желающая отступать тайга выстреливает здесь и там зелеными побегами. В Зимнике школа, колхозная контора, молоканка и скотный двор. Мимо двора в тайгу, на берег речки, ведет дорога: там, в отдалении, новая звероводческая ферма – лисятник. А еще дальше, за лисятником, на вырубке, гнездится несколько бараков: здесь расположилась экспедиция, организация новая и непонятная.