Семейство Холмских (Часть третья) - [21]
"Полно, братъ, горевать о пустякахъ" -- сказалъ Змѣйкинъ.-- "Мы такъ давно не видались; я очень радъ, что встрѣтился съ тобою. Гдѣ ты сегодня обѣдаешь? Ежели не далъ никому слова, поѣдемъ вмѣстѣ къ Яру, на Кузнецкій мостъ. Онъ славно кормитъ; хорошій столъ, и нѣсколько стакановъ Шампанскаго, прогонятъ твою грусть. Есть о чемъ печалиться! Мнѣ такъ вотъ нѣтъ такого счастія! Всѣ мои дядюшки переженились, всѣ тетушки вышли за мужъ, и нажили кучу дѣтей. Есть у меня одна старая бабушка, отъ которой можно-бъ было надѣяться получить что нибудь, но она и сама не знаетъ за что взбѣсилась, выгнала меня вонъ изъ дома, и до сихъ поръ не пускаетъ." Между тѣмъ Змѣйкинъ и Аглаевъ прошли нѣсколько разъ вмѣстѣ по бульвару. Аглаеву вдругъ пришла въ голову мысль, какъ поправиться и выйдти изъ затруднительнаго положенія. Мысль сія, которую мы узнаемъ въ послѣдствіи, заставила его сначала содрогнуться; но бесѣда съ развратнымъ человѣкомъ, разсказы его о разныхъ плутовствахъ и обманахъ, которые называлъ онъ ловкостію и искуствомъ, часъ отъ часу болѣе, при слабости характера, сближала Аглаева съ его мыслію. Притомъ-же онъ не находилъ другихъ средствъ выйдти изъ бѣды.
Въ четыре часа отправились они, въ каретѣ Змѣйкина, обѣдать къ Яру. Покамѣстъ накрывали на столъ, Аглаевъ, думая о себѣ, что онъ великій мастеръ играть на билльярдѣ, въ намѣреніи, подъ благовидною причиною, отобѣдать на счетъ Змѣйкина, предложилъ ему партію. Первую сыграли даромъ; Аглаевъ выигралъ, и подшучивалъ надъ Змѣйкинымъ; тотъ предложилъ ему еще сыграть, на обѣдъ и Шампанское. Эту партію старался Аглаевъ всѣми силами выиграть, но, именно отъ излишняго старанія, проигралъ. Тутъ сказали имъ, что обѣдъ готовъ. Аглаевъ, въ досадѣ, и въ твердой увѣренности, что онъ играетъ лучше Змѣйкина, долженъ былъ покамѣстъ оставить билльярдъ, и идти угощать его на свой счетъ. Слѣдовательно, бъ первый-же день послѣ рѣшительнаго намѣренія беречь деньги, и не тратить ихъ въ Москвѣ по пустому, онъ долженъ былъ заплатитъ за обѣдъ и вино то, чего въ деревнѣ было-бы достаточно, можетъ быть, на мѣсяцъ, для содержанія его семейства! Аглаеву невольно пришла въ голову извѣстная повѣсть Вольтера, которая начинается сими словами: Memnon prit un jour le projet insensé de devenir parfaitement sage, etc. (Мемнонъ принялъ однажды безразсудное намѣреніе быть совершенно разсудительнымъ, и проч).
Однакожъ, хорошій столъ и вино нѣсколько развеселили и оживили Аглаева. Онъ долго просидѣлъ съ Змѣйкинымъ въ рестораціи, послѣ обѣда, и весело пилъ кофе и курилъ трубку. Отъ игры въ билльярдъ Змѣйкинъ отказался, говоря что ему тяжело играть послѣ обѣда. "Поѣдемъ, послѣ спектакля, ко мнѣ" -- сказалъ онъ.-- "У меня есть билльярдъ; ко мнѣ еще кое-кто обѣщался быть. Я готовъ сыграть съ тобою, сколько хочешь партій. Сверхъ того будетъ у насъ вистъ, мушка, и проч. и проч." -- Въ 7-мъ часу поѣхали они въ Театръ. У Змѣйкина были абонированныя кресла; Аглаевъ досталъ себѣ мѣсто въ заднихъ рядахъ.
ГЛАВА VII.
"Всему пора, всему свой мигъ:
"Смѣшонъ и вѣтренный старикъ,
"Смѣшонъ и юноша степенный
А. Пушкинъ.
Близъ него сидѣлъ, какъ ему казалось, очень знакомый человѣкъ. Неужели -- думалъ Аглаевъ -- это Репепкинъ -- повѣса, насмѣшникъ, злоязычникъ, и бывшій предводитель всѣхъ нашихъ Пансіонскихъ шалостей? Лицо точно его; но невозможно, кажется, такъ постарѣть и перемѣниться. Аглаевъ рѣшился подойдти къ нему поближе. Онъ увидѣлъ человѣка, какъ казалось, лѣтъ за пятьдесятъ, блѣднаго, худаго, почти безъ зубовъ, съ немногими волосами на головѣ. Аглаевъ думалъ, что ошибся, и хотѣлъ идти прочь, но самъ Репейкинъ узналъ его. "Ба! да это кажется Аглаевъ?" сказалъ онъ. "Здравствуй, любезный товарищъ!" -- Не уже-ли ты Егоръ Петровичъ Репейкинъ?-- "Какъ видишь: я самъ своею особою." -- Можно-ли такъ постарѣть и перемѣнишься? Я никакъ-бы не узналъ тебя.-- "Что дѣлать, братъ! Я спѣшилъ жить. Ну, а ты какъ поживаешь? Мы давно не видались, но по толстотѣ, и но свѣжести лица видно, что надобно сказать:
"Похвальный листъ тебѣ: ведешь себя исправно!
Вѣрно ты женатъ, и завелся дѣтками?"
-- Точно, я женатъ и живу въ деревнѣ. Вижу по насмѣшливому виду твоему, что ты хочешь отпустишь еще эпиграмму на мой счетъ:
.... Но чтобъ имѣть дѣтей,
Кому ума недоставало?--
"О, нѣтъ! Я самъ объявлю, что точно имѣю дѣтей." -- Ты, видно, все таковъ-же, какъ былъ въ старину?-- "Ахъ, нѣтъ, братъ: я совсѣмъ перемѣнился. Испыталъ все: служилъ, вышелъ въ отставку, былъ въ чужихъ краяхъ, жилъ въ деревнѣ, все мнѣ надоѣло, вездѣ несносная скука. Теперь самъ не знаю, что мнѣ съ собою дѣлать, и куда дѣваться отъ ужаснѣйшей тоски!" -- Очень жаль, ежели ты опять не на смѣхъ говоришь мнѣ о твоей тоскѣ. Я знаю, что у тебя большое состояніе, много родныхъ, и ты имѣешь всѣ способы жить спокойно и счастливо.-- "Нѣтъ, братъ, совсѣмъ не на смѣхъ говорю я тебѣ; состояніе свое я почти все прожилъ, съ родными разстроился, и точно на опытѣ убѣдился въ томъ, что qui n'а pas l'esprit de son âge, de son âge a le malheur (у кого умъ не его лѣтъ, у того несчастія его лѣтъ). Я слишкомъ рано отжилъ свой вѣкъ; правда, я пріобрѣлъ опытность, но, съ небольшимъ въ 30-ть лѣтъ, у меня уже подагра, и всѣ болѣзни, свойственныя старости и дряхлости. Теперь кое-какъ влачу я самую несносную жизнь; дома одному мнѣ скучно, особенно-же, когда я боленъ, что со мною довольно часто случается, жить открыто, и звать къ себѣ, не позволяетъ мнѣ мое состояніе: я почти все промоталъ, да это и не можетъ веселить меня. Когда я здоровъ, то часто ѣзжу въ Театръ и въ Англійскій Клубъ, въ надеждѣ встрѣтить кого нибудь изъ знакомыхъ. Сегодня для меня большая находка, что я увидѣлся съ старымъ пріятелемъ и товарищемъ." Между тѣмъ заигралъ оркестръ, и Приходи сюда" -- продолжалъ Репейкинъ -- "подлѣ меня пустое мѣсто." -- Въ антрактахъ, которые въ Московскомъ Театрѣ бываютъ всегда длиннѣе самой пьесы, пріятели разговаривали о молодости своей, о Пансіонскихъ шалостяхъ. Репейкинъ развеселился, злословилъ знакомыхъ, бывшихъ въ ложахъ и креслахъ, разсказывалъ множество забавныхъ анекдотовъ. Между прочимъ, онъ указалъ на одного очень пожилаго человѣка, одѣтаго по послѣдней модѣ, совсѣмъ неприличной его лѣтамъ, Старикъ этотъ ходилъ безпрестанно изъ одной ложи въ другую, обращался къ дамамъ, и вездѣ, какъ видно было, смѣялись надъ нимъ."Посмотри на этого оригинала" -- сказалъ Репейкинъ -- "онъ жалокъ, точно такъ-же, какъ и я, только въ другомъ отношеніи. Я слишкомъ рано состарѣлся, а этотъ чудакъ хочетъ слишкомъ долго продолжать свою молодость, и не замѣчаетъ, что всѣ надъ нимъ смѣются, и дурачатъ его. Нашъ вѣкъ упрекаютъ тѣмъ, что онъ мало уважаетъ стариковъ. Моралисты признаютъ это явнымъ признакомъ развращенія нравовъ. Но такъ-ли живутъ наши старички, чтобы заслужить уваженіе? Вотъ, посмотри на этого распудреннаго, семидесятилѣтняго развратника: онъ такъ ведетъ себя, и распутство его такъ гласно, что одинъ его примѣръ можетъ сдѣлать болѣе вреда въ обществѣ, чѣмъ сотня такихъ повѣсъ, какъ я прежній, тѣмъ-же болѣе потому, что онъ знатенъ и богатъ. Тотъ старикъ, о которомъ я прежде говорилъ, прозванный очень кстати
«На другой день после пріезда въ Москву, Свіяжская позвала Софью къ себе въ комнату. „Мы сегодня, после обеда, едемъ съ тобою въ Пріютово,“ – сказала она – „только, я должна предупредить тебя, другъ мой – совсемъ не на-радость. Аглаевъ былъ здесь для полученія наследства, после yмершаго своего дяди, и – все, что ему досталось, проиграль и промоталъ, попалъ въ шайку развратныхъ игроковъ, и вместь съ ними высланъ изъ Москвы. Все это знала я еще въ Петербурге; но, по просьбе Дарьи Петровны, скрывала отъ тебя и отъ жениха твоего, чтобы не разстроить васъ обоихъ преждевременною горестью.“…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.