Семейство Холмских (Часть третья) - [23]

 Аглаевъ нанялъ на выигрышныя деньги карету; отправился прежде всего къ портному, и заказалъ себѣ все новое платье; оттуда, ѣхавши мимо косметическаго магазина, зашелъ въ этотъ магазинъ, накупилъ множество всякаго вздора, для себя, также въ подарокъ женѣ и Софьѣ. Выигрышныя деньги, которыя онъ такъ благоразумно располагался употребить на игру, чтобы поправить дѣла свои, очень уменьшились. Потомъ отправился онъ къ кредитору своему, у котораго было въ залогѣ его имѣніе. Тщетно убѣждалъ онъ его еще отсрочить уплату капитала, и взять съ него проценты. Кредиторъ былъ неумолимъ, рѣшительно отказалъ, и далъ всего только недѣлю срока, объявляя, что послѣ того представитъ непремѣнно закладную ко взысканію.

 Съ большою горестью поѣхалъ отъ него Аглаевъ; но вскорѣ успокоился онъ мыслію, что долгъ по закладной всего только десять тысячъ, и что въ продолженіе недѣли, вѣрно столько можетъ онъ выиграть. Чтобы поскорѣе развязаться, рѣшился онъ играть въ большую игру.

 Въ Клубѣ встрѣтилъ Аглаевъ вчерашняго своего знакомаго, Павла Антоновича Вампирова. У него уже не болѣла голова, и онъ самъ предложилъ довольно большую игру въ висшъ, въ континуацію. Аглаевъ думалъ о себѣ, что онъ большой мастеръ, и тотчасъ согласился. Змѣйкинъ, и еще какой-то молодецъ, незнакомый ежу, составили партію. По счастію, Аглаеву доставалось все играть съ почтеннымъ Вампировымъ; хотя онъ и проигралъ, однакожъ не болѣе 200 рублей. Вспомнивъ, что далъ себѣ слово -- болѣе этой суммы въ одинъ день не проигрывать, Аглаевъ пересталъ, и поѣхалъ вечеромъ къ дальнему родственнику жены своей, Ѳомѣ Михайловичу Радушину, съ которымъ онъ не былъ знакомъ; но у него были письма отъ Катерины и Софьи, на имя этого почтеннаго человѣка.

 

ГЛАВА VIII.

"Блаженъ, воспѣлъ я, кто доволенъ

"Въ семъ свѣтѣ жребіемъ своимъ,

"Обиленъ, здравъ, покоенъ, воленъ,

"И счастливъ лишь собой самимъ,

"Кто сердце чисто, совѣсть праву

"И твердый нравъ хранитъ въ свой вѣкъ,

"И всю свою въ томъ ставитъ славу,

"Что онъ лишь добрый человѣкъ!

Державинъ.

 Аглаевъ слышалъ много хорошаго о Радушинѣ. Всѣ ставили его въ примѣръ необыкновенной доброты, и готовности къ услугамъ, хвалили его необыкновенный умъ, удивлялись, что у него въ преклонныхъ лѣтахъ сохранилась вся свѣжесть памяти. Всѣ говорили, что бесѣда съ нимъ чрезвычайно занимательна. Даже самъ высокопочтенный Князь Рамирскій говорилъ о Радушинѣ съ уваженіемъ. Холмская разсказывала многія прекрасныя черты его жизни. Онъ былъ всеобщій, можно сказать, опекунъ, хлопоталъ по дѣламъ, не только родныхъ, но и постороннихъ, былъ избираемъ судьею въ семейныхъ непріятностяхъ и примирителемъ въ ссорахъ. "Словомъ" -- говорила Холмская, "онъ въ полной мѣрѣ, на опытѣ собою доказываетъ, что не женивыйся печется о душѣ. А что до сихъ поръ наиболѣе дѣлаетъ ему чести, такъ это то, что онъ за многія добрыя дѣла испытывалъ самую черную неблагодарность, но не тяготится, и донынѣ не отрекается быть полезнымъ, вездѣ и всякому, гдѣ только встрѣтится случай."

 Аглаевъ поѣхалъ было къ нему, съ намѣреніемъ, откровенно объявить свое положеніе, и просить его пособія, но дорогою одумался. Какимъ образомъ, такому почтенному человѣку, открыть мои дѣла? Возмется-ли онъ помогать мнѣ, когда, при первомъ, можно сказать, знакомствѣ, онъ долженъ получишь обо мнѣ такое дурное мнѣніе? Ежели извинять себя молодостію и неопытностію, то онъ будетъ имѣть право подумать, что я все такой-же шалунъ, какъ и былъ, потому, что родные мои не помогаютъ мнѣ выйдти изъ моего затруднительнаго положенія. Ему вѣрно извѣстно, что у меня дядя большой богачъ; притомъ-же онъ подумаетъ, что и Князь Рамирскій вѣрно не отказался-бы помочь мнѣ, если-бы я былъ порядочный человѣкъ. А самое главное то, что ни жена, ни Софья, ничего не пишутъ къ нему о пособіи. Какое-же мнѣніе будетъ онъ имѣть о такомъ человѣкѣ, который, безъ вѣдома своего семейства, адресуется къ нему съ просьбою о деньгахъ? Сообразивъ это, Аглаевъ хотѣлъ было воротиться домой, но карета его уже подъѣхала къ крыльцу Радушина. Притомъ-же, подумалъ онъ, что я скажу женѣ, ежели уѣду изъ Москвы, не познакомившись съ человѣкомъ, столько всѣми уважаемымъ?

 Радушинъ принялъ его съ большою привѣтливостію, разспрашивалъ у него о всѣхъ родныхъ. "Жену вашу я мало знаю," сказалъ онъ, "но невѣсту свою, милую Соничку -- такъ до сихъ поръ привыкъ я называть ее -- страстно люблю. И вообразите, какая постоянная страсть моя къ ней? Когда я въ первый разъ ее увидѣлъ, ей было не болѣе 7-ми, или 8-ми лѣтъ, а мнѣ было уже далеко за 50-тъ, но я влюбился въ нее, назвалъ ее моею невѣстою, а ей велѣли почитать меня женихомъ, и до сихъ поръ страсть моя еще не прошла." Радушинъ распространился въ похвалахъ Софьѣ, и Аглаевъ отъ души подтверждалъ то, что онъ говорилъ ему.

 У Радушина нашелъ Аглаевъ много гостей, и хотя Радушинъ былъ старый холостякъ, онъ увидѣлъ нѣсколько дамъ, и даже молоденькихъ дѣвушекъ, съ матерьми. Незамѣтно было, чтобы онѣ скучали и тяготились обществомъ старика: такъ умѣлъ онъ, разсказами и анекдотами своими о старинѣ, сужденіями, исполненными самой чистѣйшей нравственности, безъ всякаго педантства, одушевить бесѣду свою. Онъ никого не оставлялъ безъ вниманія, выслушивалъ, что другіе говорили, умѣлъ вовлечь всякаго въ разговоръ, и сдѣлать интересными разсказы, какъ свои, такъ и чужіе.