Семейство Холмских (Часть третья) - [22]

Шрифт
Интервал

по ошибкѣ одной дамы, хотѣвшей, въ шутку, назвать его Ловеласомъ -- только что смѣшонъ, а этотъ обветшалый развратникъ -- отвратителенъ и вреденъ! "Аглаевъ былъ скроменъ, и не объявлялъ Репейкину, что несчастный ложелазъ былъ ни кто другой, какъ дядя его Аристофановъ!-- Между тѣмъ спектакль кончился; Змѣйкинъ подошелъ къ нимъ; Репейкинъ очень холодно поклонился ему, пожалъ у Аглаева руку, и просилъ навѣстить его.

 Змѣйкинъ, прямо изъ Театра, повезъ Аглаева къ себѣ. Онъ занималъ довольно большой домъ; комнаты его прекрасно были убраны; все было освѣщено, и нѣсколько ломберныхъ столовъ стояло уже раскрытыхъ; карты, мѣлки, щеточки -- все было готово; множество трубокъ, съ прекрасными янтарными мундштуками, находилось въ углу гостиной. Пріятели напились чаю, и, покамѣстъ собирались гости, начали играть въ бильярдъ. Аглаевъ отличился, выигралъ сряду нѣсколько партій, и сталъ уже давать впередъ Змѣйкину, который горлъплсл, былъ не въ ударѣ, проигралъ много денегъ Аглаеву, тотчасъ вынулъ книжку, и заплатилъ ему.

 Стали собираться гости; но ни кого не было знакомыхъ Аглаеву. Хозяинъ пересталъ играть въ бильярдъ, чтобы составлять партіи. Изъ числа гостей Змѣйдинъ отвелъ одного, блѣднаго, худаго, и весьма подозрительной физіогноміи, въ сторону; они что-то не долго побесѣдовали между собою; послѣ того гость закурилъ трубку, и отказался отъ виста, отговариваясь, что у него болитъ голова. Между тѣмъ партіи составились. "Ахъ, Боже мой! что-жъ ты, Петръ Ѳедоровичъ, такъ сидишь?" сказалъ Змѣйкинъ. и Не хочешь-ли въ экарте? Ты бывалъ въ старину мастеръ въ эту игру; постой, я попрошу Павла Антоновича Вампирова; онъ не сѣлъ въ вистъ, но въ экарте, можетъ быть, согласится." -- Благодарствую -- отвѣчалъ Аглаевъ.-- Я совсѣмъ отвыкъ, и въ большую игру не сяду.-- "Я буду придерживать тебѣ -- сказалъ Змѣйкинъ, и съ симъ словомъ подошелъ къ Вампирову. Тотъ отговаривался головною болью; однакожъ, изъ снисхожденія, сѣлъ съ Аглаевымъ, довольно въ большую игру. Змѣйкинъ держалъ за Аглаева половину.

 Аглаевъ игралъ очень счастливо въ экарте, и даже потомъ въ штосъ; словомъ: вмѣстѣ съ тѣмъ, что выигралъ въ бильярдъ, повезъ онъ съ собою тысячь до трехъ.

 Дядюшка его еще не возвращался домой, хотя былъ уже второй часъ въ исходѣ. Аглаевъ пошелъ въ свою комнату, нѣсколько разъ пересчиталъ выигранныя деньги, и въ это время вздумалъ, что самое лучшее средство поправить дѣла свои, и заплатить долги, есть то, чтобы продолжать игру. Еще нѣсколько дней такого счастія, думалъ онъ, и я совсѣмъ-бы квитъ съ долгами. Надобно только быть осторожнымъ, не горячишься, проигрывать понемногу, не болѣе какъ рублей по 200-ти въ день; такимъ образомъ, достанетъ у меня выигрышныхъ денегъ дней на десять, а, можетъ быть, въ это время случится счастіе, тогда -- останавливаться нѣчего. Разъ, или два, приходили ему на память жена и дочь его, но на самое короткое время; вспомнилъ онъ также о совѣтахъ Софьи, и данномъ словѣ -- жить въ Москвѣ сколько возможно умѣреннѣе, и поскорѣе возвратиться домой....Но -- Софья женщина, думалъ онъ, хотя умная и добрая, но все женщина; она понятія не имѣетъ о легкомъ и удобномъ способѣ поправиться, и даже разбогатѣть игрою. Сколько есть тому примѣровъ! Съ сими мыслями и разсчетами онъ крѣпко заснулъ.

 На другой день, дядя его проснулся поздно, долго кашлялъ, и жаловался на головную боль. Блѣдно-желтыя его щеки и впалые глаза доказывали, что онъ точно страдалъ. Вообще онъ былъ отвратителенъ, покамѣстъ не одѣлся; но когда умылся, выбрился, вытеръ лице пудрою, и потомъ еще какимъ-то спиртомъ, вставилъ зубы, и каммердинеръ его очень искусно направилъ туръ, а остальные волосы причесалъ и напомадилъ, то его узнать было не льзя. Онъ посмотрѣлся съ довольнымъ видомъ въ зеркало, и совсѣмъ ободрился.

 "Ну что, Петруша: какъ ты провелъ вчерашній день? "спросилъ онъ, и, не дожидаясь отвѣта, продолжалъ -- "А мнѣ было очень весело; послѣ обѣда, у Транжириныхъ, я, правда, порядочно проигрался, но за то вечеромъ, на балѣ у Княгини Блесткиной, провелъ время очень пріятно -- тряхнулъ стариною, и много танцовалъ. Правду сказать, нынѣшніе танцы утомительны: котильонъ, или мазурка, продолжается часа два, а я легко и хорошо вальсирую -- вотъ, меня дамы все выбирали, и, признаться должно, я порядочно усталъ. Но бѣда не велика: я уже отдохнулъ. Да ты что не скажешь, гдѣ вчера былъ? Я вездѣ смотрѣлъ тебя въ Театрѣ, но не видалъ." -- А я васъ видѣлъ; вы ходили безпрестанно по ложамъ.-- "Да, братецъ, у меня множество знакомыхъ." При этихъ словахъ слуга его принесъ записку." -- "Что: видно отказъ?" сказалъ Аристофановъ. "Я ожидалъ пакета гораздо поплотнѣе." Онъ прочиталъ записку, и кинулъ ее съ досадою. "Вотъ какія времена! Никто не хочетъ платить долговъ. Этотъ молодецъ купилъ у меня деревню, и не только капитала, но и процентовъ не платитъ. Самъ не знаю, что дѣлать! Послушай, Петруша: ты вѣрно привезъ изъ деревни много денегъ; сдѣлай одолженіе, дай мнѣ въ займы, на нѣсколько дней, рублей двѣсти, или триста!"Аглаеву совѣстно было отказать; онъ вынулъ книжку и отсчиталъ дядѣ триста рублей. Дядя разцѣловалъ его, и обѣщался непремѣнно скоро заплатить. Тотчасъ послѣ того старикъ уѣхалъ, напоминая Аглаеву, что онъ записанъ въ Англійскій Клубъ, и чтобы въ третьемъ часу пріѣзжалъ обѣдать.


Еще от автора Дмитрий Никитич Бегичев
Семейство Холмских

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Семейство Холмских. Часть 5

«На другой день после пріезда въ Москву, Свіяжская позвала Софью къ себе въ комнату. „Мы сегодня, после обеда, едемъ съ тобою въ Пріютово,“ – сказала она – „только, я должна предупредить тебя, другъ мой – совсемъ не на-радость. Аглаевъ былъ здесь для полученія наследства, после yмершаго своего дяди, и – все, что ему досталось, проиграль и промоталъ, попалъ въ шайку развратныхъ игроковъ, и вместь съ ними высланъ изъ Москвы. Все это знала я еще въ Петербурге; но, по просьбе Дарьи Петровны, скрывала отъ тебя и отъ жениха твоего, чтобы не разстроить васъ обоихъ преждевременною горестью.“…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Семейство Холмских (Часть шестая)

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.