Семейное дело - [39]

Он протянул ей руку, и Лида спросила:

— А как же вы меня так быстро нашли?

— Ну, — усмехнулся майор. — Дело техники.

— А эти двое… — начала было Лида и спохватилась: спрашивать об этом вроде бы неудобно. Но майор снова усмехнулся:

— Вы правильно сделали, что не пошли с ними, Лидия Петровна. Они такие же журналисты и физики, как я шах иранский. Только одна просьба к вам — не рассказывайте, пожалуйста, своим подружкам, о чем мы здесь говорили!

Она ничего не рассказала об этом и Алешке. Не рассказала и о том, что, когда шла из милиции в общежитие, ей очень хотелось снова позвонить ему, почувствовать, что она здесь, в Большом Городе, не одна, есть за кого спрятаться. Но все-таки не позвонила. Она думала; господи, в первый же день вот такое — двое незнакомых, приглашение в ресторан, ее крик там, в холле, потом вызов в милицию, — написать маме, она тут же умрет от страха или, во всяком случае, сразу же прикатит сюда! Конечно, она ни о чем не напишет домой.

Но сейчас она шла рядом с Алешкой успокоенная, ей не надо было никуда спешить и хорошо было идти просто так, отдыхая после целого дня, проведенного над книгами.

— Ну что ты все время молчишь?

— Я могу говорить только об одном, Лида, а ты не захочешь слушать.

— Я же просила тебя, Алеша…

— Да, я помню… Но я буду приходить сюда каждый вечер и…

— Не надо, Алеша, — попросила она. — Ни к чему. Я сама тебе позвоню, если… если мне надо будет тебя увидеть.

— Нет, — упрямо сказал он. — Я хочу видеть тебя каждый день. Неужели ты не можешь этого понять?

Он говорил мягко, но в последних словах Лиде почудился упрек. Что ж, ей все-таки была приятна эта настойчивость, но опять-таки в Лиде срабатывал некий охранный инстинкт, хотя Алешка был свой. Она понимала другое: его надо держать дальше.

— Не надо этого, Алеша. У меня… у меня совсем не твои взгляды на будущее. Смешной ты, честное слово! Не обижайся и иди. Я тебе позвоню.

Она повернулась и быстро пошла обратно. Она знала, что Алешка смотрит ей вслед, но оборачиваться нельзя. Незачем оборачиваться. Если обернешься, он подумает бог весть что и побежит ко мне. А я его совсем не люблю. Просто очень хороший парень, вот и все.

Даже эта короткая встреча с Лидой немного успокоила его. Ощущение, что она рядом и что ее можно увидеть в любой вечер, как бы материализовалось, и это уже само по себе несло успокоение. Но, подумав, он решил, что незачем ездить к Лиде каждый день, дергать ее — пусть сдает экзамены, я должен сдержать себя ради нее самой. Теперь все покажет время.

В эти дни ему работалось необыкновенно легко. Он был и здесь прав, рассчитывая на время. Ему уже не надо было оставаться после смены, чтобы «дотягивать» норму.

— А что я тебе говорил? — хлопал его по спине Нутрихин. — Руки сами работу вспомнили, это уж точно! Давай жми на четвертый разряд, а там и пятый не за горами. Как до пятого доберешься — женись. Это, брат ты мой, уже фирма — пятый разряд!

— Семейная жизнь противопоказана общественной работе, — отзывался Алексей.

Водолажская все-таки взяла его «в оборот», как распорядился тогда, в кабинете, Бешелев, В комитете комсомола она возглавляла сектор организации и проверки соревнования; Алексею предстояло заниматься только цеховыми делами. Разговор с Водолажской был коротким и на ходу — они вместе вышли из цеха, и Водолажская объяснила, что надо делать: завести тетрадку, слева — фамилии, посередине — взятые обязательства, справа — отметки о выполнении. Это раз. Во-вторых, квартальные отчеты. Хорошо бы не только цифры, но и коротенький анализ.

— Будет сделано, — сказал Алексей. — Тетрадка нужна в клеточку или линеечку?

— Мне казалось, ты серьезнее.

— Ну что ты! — засмеялся Алексей. — Я после работы как теленок на лугу.

— Это заметно. Но я тебя прошу…

— Да что ты волнуешься? Все усек. Фамилии слева, обязательства посередине, хорошо бы анализ. Не волнуйся, пожалуйста. Когда замужняя женщина волнуется по пустякам, у нее подгорают котлеты или ломается стиральная машина. Я тут домой поздно пришел, так мать ухитрилась борщ сжечь. Честное слово! Вся водичка выкипела, ну и… Три часа дверь открытой держали, проветривали.

— А ты не приходи поздно, — сказала Водолажская. — Мне на автобус.

Алексею тоже надо было на автобус, но он махнул рукой вдоль улицы и сказал, что пойдет пешком. Ему не хотелось ехать с Водолажской. Действительно, красивая женщина, мужики на нее оборачиваются, это он заметил. Но какая-то сухая, на шутку не идет, и словно на ней не шерстяная кофточка, а на все пуговицы застегнутый мундир. «Я думала, ты серьезный». Как будто любую работу нельзя делать весело. Нет уж, лучше идти одному пешком, чем ехать с ней в набитом битком автобусе. А заодно зайти в магазин канцелярских товаров и купить за полтинник клеенчатую тетрадь в клеточку.

Кто-то догнал его и взял под руку. Он повернулся — это был отец. Обычно он уходил с работы позже, и Алексей не ждал его.

— Тебя что, уволили? — удивился Алексей.

— Голова болит, решил кончить дела и пройтись. Гляжу, впереди башня шагает. Пригляделся — ты. Странно все-таки. Мать невысокая, я тоже, а ты в кого?

Он говорил переводя дыхание — должно быть, спешил, прежде чем нагнал Алексея. Но в этой его скороговорке Алексею чудилось что-то недосказанное. Он достаточно хорошо знал отца. Если он говорит, глядя в сторону, — значит, что-то не то.