Семейное дело - [28]

— По-моему, она всегда была такая.

— Ты говоришь так, потому что часто видишь ее. Я не видел ее шесть лет, и мне перемены заметней.

— Тебе, конечно, заметней.

Ответы были уклончивыми. Тогда Силин, сделав равнодушное лицо, спросил напрямик, впрочем тоже с наигранным равнодушием и как бы невзначай:

— Часом, ты с ней…

— А ты, часом, не дурак? — перебил его Рогов, резко отодвигая пивную кружку.

— Почему же? Что здесь плохого? Мне показалось, у нее кто-то есть.

— Есть, — сказал Рогов.

— Кто, если не секрет?

— Дурак, — уже уверенно сказал Рогов. — Какой тут секрет? Ты — вот кто! Все эти годы — ты! И она тоже дура набитая: ждать, верить, что ты вернешься, а ты вернулся и, как чеховские сестрички: в Москву, в Москву, в Москву! — Он говорил уже с яростью. — Она измучила меня, понимаешь? Она заставляла меня узнавать, куда надо писать, где искать тебя. За полсотни писем в разные места, вплоть до наркомата, я ручаюсь. А ты, конечно, приехал таким гусаром — еще бы!

Силин сидел оглушенный. Так было, когда поблизости разрывались снаряды, и глухота проходила медленно, обычные земные звуки продирались в него с трудом. Свою кружку пива он выпил залпом, и все равно во рту было сухо. То, что еще говорил Рогов, было уже неважно.

— Я сначала молчал, — говорил Рогов. — Понимаешь, это было… ну черт знает как это было, что она тебя так ждала. А потом спохватился. Погибнет же человек! Кого любит, кого ждет? Призрака? Я не виноват перед тобой, что начал ее уговаривать… Нет, не думай, я не о себе заботился — о ней. Короче, начал уговаривать не ждать. Осуждаешь?

— Нет, — тихо ответил Силин.

— Правильно, — кивнул Рогов. — И в конце концов уговорил.

— Как это уговорил?

— В нее, понимаешь, втрескался один доцент из института. Немолодой, за тридцать, вдовец, с лысинкой уже… Месяц назад Кирка прибегает ко мне сюда, в горком, — что делать, он ей руку, и сердце, и официальное предложение. А что я могу ответить?

— Что же ты ответил? — все еще играя равнодушного, спросил Силин.

— Пошел ты к черту! — сказал Рогов. — Что я ей ответил? Чтобы выходила замуж и рожала доцентиков, вот что.

Силин провел ладонями по лицу, раз, другой, третий. Ему надо было помолчать и подумать обо всем. «Ну и влюбись», — сказала Кира. Даже не сказала, а попросила об этом. Теперь-то он был уверен, что это было именно так. Рогов не мог ему врать. Это было бы просто чудовищной ложью, но все, что он только что сказал, никак не походило и на правду, кроме того что у нее есть лысенький доцент, уже предложивший руку и сердце.

Обед был доеден. Официантка, каким-то чутьем угадав, кто будет платить, положила перед Силиным счет: 184 рубля. Он протянул ей две сотни, официантка сунула их в карманчик передника и кокетливо улыбнулась: «Заходите еще».

— Мы еще успеем к Кольке, — сказал Рогов, вынимая большие часы.

— Завтра, — ответил Силин.

В нем все кипело. Если б не надо было идти к секретарю горкома партии, он бы сразу побежал туда, в школьный флигель. Кольку он успеет повидать завтра. Нет, Рогов не может врать. Не подлец же он! Больше всего на свете ему хотелось сейчас увидеть Киру. Сказать, что он никуда не поедет, останется здесь, и посмотреть, как она отнесется к этому. Тогда все встанет на свои места. «А может быть, ты спешишь? — спросил его какой-то осторожный, другой Силин. — Ну, красивая, ну, тебе там хорошо… А может быть, тебе хорошо потому, что много лет ты просто не видел нормального дома? В Москве — общежитие техникума, Саратов — школа младших лейтенантов, казарма, потом землянки, случайные ночлеги в пустых домах, смерть рядом сто раз на дню…» «За полсотни писем в разные места, вплоть до наркомата, я ручаюсь», — снова повторил тому Силину Рогов.

— Сейчас мы пойдем к Кольке, — упрямо ответил Рогов. — Нельзя обижать такого парня — понимаешь? Это здесь, недалеко. Ты слышишь?

— Слышу, — отозвался Силин. — После всего того, что ты мне сказал…

— Нет, — усмехнулся Рогов. — Ты действительно дурак. И этого дурака я потащу в горком: пожалуйста, ставьте на руководящую работу!

Силин открыл глаза. Над диваном, над ним висел ковер, большой, пестрый, — Кира купила его, выстояв почти годовую очередь, бегала отмечаться каждые-три месяца. На ковре, в свой черед, висели ружье и патронташ. Ружье было отличное — «зауэр — три кольца», и он точно помнил, когда оно оказалось у него: 6 августа того же сорок пятого года…

Поездка в Москву не состоялась — просто в ней не было надобности. Документы ушли в ЦК комсомола на утверждение, и у Силина оказалось достаточно времени, чтобы не спеша познакомиться с заводом. То, что он увидел, поначалу породило в нем уныние и мысль — не надо было соглашаться! Потом ее сменило почти озорное упрямство: ерунда, не то делал, и это сделаем! Надо было восстанавливать три разрушенных цеха; парторг ЦК на заводе объяснил Силину его главную задачу — поднять, воодушевить молодежь на трудовые свершения, и добавил, что тебе, парень, не привыкать — небось сколько раз поднимал своих солдат в атаку, так вот сейчас здесь то же самое, что и на войне, с той лишь разницей, что здесь никого не убивают. «Ты меня понял? Покруче, покруче бери, не бойся. Время такое, что распускаться никому нельзя». А ему самому как раз очень хотелось распуститься: все-таки здорово чувствовалась усталость.