Семейное дело - [173]
В другой раз Ольга, игравшая на палубе, увидела мать, возвращавшуюся из города. С большим мешком на спине мать поднялась по сходням и хрипло спросила: «Отец где?» Отец спал. Мать выругалась и пошла с мешком в домик. Двери были открыты, и Ольга слышала все.
«Тебе только дрыхнуть, а мне с пупка срываться! Бери, спрячь».
«Опять ты…»
«А не твоего это ума. Все так делают, и я буду, понял? У дочки вон пальта нет, сами на топчане спим, а у людей вон кровати с шарами!»
«Найдут ведь, Лиза. На барже где спрячешь?»
«Да ты встанешь или нет, байбак проклятый! — закричала мать. — Кому сказано?»
Ольга услышала шум — должно быть, мать просто стащила его с топчана на пол.
Осенью Ольге и впрямь купили пальто, малость великоватое, на вырост, отец разломал на дрова топчан, а в домике появилась никелированная кровать с четырьмя большими шарами и десятком маленьких. Значит, матери все-таки удалось сделать что-то такое, чего нельзя было делать. Но спрашивать о чем-либо Ольга не могла: отец не ответит, а мать, чего доброго, влепит оплеуху — тем все вопросы и кончатся…
Очевидно, мать не только спекулировала. В последние перед войной годы в их домике на барже поселялись какие-то незнакомые люди. Они приходили ночью, плыли несколько дней, не выходя из домика, спали на полу и уходили тоже ночью. Конечно, мать брала с них за проезд. Ольга помнила каких-то стариков и старух, мужиков, обросших бородами (один, крепко выпив, рассказывал отцу, что два года искал на Псковщине клад, да так и не нашел), и убогих калек, едущих молиться в Саратов, в Сергиевскую церковь, где, говорят, протоиерей Гавриил молитвой спасает от всяческих недугов и напастей.
Да, с грустью думалось ей сейчас, странной все-таки была та пора. Странной и одинокой. Быть может, оттуда и нынешняя моя робость? Дворы, игры, первые привязанности, даже первые ссоры — все, все, как в обычном детстве, — ничего этого у меня не было. Пионерские лагеря, костры, походы, «Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка…», барабаны, торжественные линейки — нет, я не знала этого. Смешно, даже грибы я научилась собирать уже в войну. Ободранная кукла да блохастый Трезорка — вот и все, что было из радостей там, далеко, на барже… И еще — вода, шуршащая за бортом. Стоит закрыть глаза — и вот он, запомнившийся уже на всю жизнь шорох воды…
Нет, если как следует вспомнить, все-таки там было и счастливое время — в 1938 году, когда осенью буксир привел их баржу на зимовку сюда, в Большой город…
…Отец и мать стояли в коридоре, и, уходя от них, Ольга все оборачивалась, как бы стараясь убедиться, что они здесь и никуда не денутся. Большая, тяжелая мать с большими руками, сложенными на животе, и маленький отец, мнущий свою драную шапчонку. Потом она увидела, что отец перестал мять шапчонку и несколько раз махнул ей — мол, не бойся, иди! — и вдруг быстро перекрестил Ольгу сложенными в щепоть пальцами.
Учительница привела Ольгу в класс, и она замерла у порога, потому что все, кто там был, повернулись к ней, и первым движением Ольги было выскочить обратно, в коридор, где стояли отец и мать. Но учительница подтолкнула ее, а другая учительница, которая что-то писала на черной доске, недовольно спросила:
«Новенькая?»
Этот строгий, недовольный голос словно прижал Ольгу к двери, и уже не страх, а ужас охватил ее, так что казалось — она шагу не сможет ступить туда, вперед, в загудевший класс.
«Тихо! — прикрикнула учительница у доски. — Почему так поздно? Через полтора месяца… Ну, что же ты молчишь? Ты немая?»
За Ольгу ответила другая учительница и снова подтолкнула:
«Иди и садись».
А класс уже радостно подхватил: «Немая, немая!»
Рядом с ней оказался мальчик в серой курточке и замотанной старым шарфиком головой. Из-под шарфика виднелась вата.
«А у меня ухо болит, — тихо и серьезно сказал мальчик, помолчал и добавил: — А ты на самом деле немая?»
«Нет», — сказала Ольга.
Очевидно, она сказала это слишком громко — в классе засмеялись, учительница обернулась.
«Новенькая, как тебя зовут?»
«Оля».
«Ты разве не знаешь, что в классе, на уроке, надо вести себя тихо?»
«Знаю».
«Встань», — шепнул ей мальчик.
«Правильно, Сережа. Когда разговариваешь с учительницей, надо вставать».
Ольга встала.
«Ну вот и постой немного. Внимание, дети…»
Что-то щелкнуло Ольгу по затылку раз и другой. Она обернулась — туго скатанная и согнутая бумажка больно ударила, на этот раз в щеку. С задних парт в нее стреляли из рогаток. Она увидела — тонкие резинки надеты на пальцы. Еще один щелчок, на этот раз в шею.
Учительница ничего не видела. Она писала на доске цифры. А Ольга стояла и плакала — от страха, бессилия, неожиданности, обиды, боли…
Все это она помнила потом отчетливо.
И помнила, как встал Сережа с замотанным ухом, спокойно прошел в конец класса, ударил одного мальчишку деревянным пеналом по голове, вернулся и так же спокойно сел на свое место.
Стрельба прекратилась сразу же. Учительница стояла, отвернувшись, и ничего не заметила.
Это было как чудо. Как будто все сразу переменилось, и страх ушел.
Когда раздался звонок, она не поняла, что сейчас будет переменка. Она просто не знала еще, что есть звонки и переменки. Она продолжала стоять, когда все сорвались со своих мест и побежали в коридор. Потом вышла и учительница. Ольга все стояла, а Сережа с завязанным ухом сидел рядом.
Закрученный сюжет с коварными и хитрыми шпионами, и противостоящими им сотрудниками советской контрразведки. Художник Аркадий Александрович Лурье.
Повесть «Твердый сплав» является одной из редких книг советской приключенческой литературы, в жанре «шпионский детектив». Закрученный сюжет с погонями и перестрелками, коварными и хитрыми шпионами, пытающимся похитить секрет научного открытия советского ученого и противостоящими им бдительными контрразведчиками…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В творчестве известного ленинградского прозаика Евгения Воеводина особое место занимает военно-патриотическая тема. Широкое признание читателей получили его повести и рассказы о советских пограничниках. Писатель создал целую галерею полнокровных образов, ему удалось передать напряжение границы, где каждую минуту могут прогреметь настоящие выстрелы. В однотомник вошли три повести: «Такая жаркая весна», «Крыши наших домов» и «Татьянин день».
Имя рано ушедшего из жизни Евгения Воеводина (1928—1981) хорошо известно читателям. Он автор многих произведений о наших современниках, людях разных возрастов и профессий. Немало работ писателя получило вторую жизнь на телевидении и в кино.Героиня заглавной повести «Эта сильная слабая женщина» инженер-металловед, работает в Институте физики металлов Академии наук. Как в повести, так и в рассказах, и в очерках автор ставит нравственные проблемы в тесной связи с проблемами производственными, которые определяют отношение героев к своему гражданскому долгу.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.