Семейное дело - [151]
Днем подошла «Волга». Из приехавших Ильин знал только одного — главного инженера завода Владимира Владимировича Силина. Приезжие осмотрели и похвалили базу, пообедали в столовой вместе со всеми, потом «Волга» ушла и вернулась с немолодым, одетым в полушубок и валенки человеком. Приезжие и «полушубок» до вечера сидели в одной из освобожденных комнат. К ужину Силин спустился в столовую и издали помахал рукой Ильину.
«Пойдемте, Сергей Николаевич, — сказал он, — есть один разговор».
В комнате стоял большой стол, на столе была привозная закуска, бутылка с коньяком. Ильину предложили выпить для знакомства, он отказался. Один из приезжих весело и деланно всплеснул руками:
«Ну и кадры на вашем заводе, Владимир Владимирович! Никто рюмки не пригубит. Но все равно, вы присаживайтесь, товарищ».
«Спасибо, — ответил Ильин. — Я действительно не гожусь для компании».
Силин отвел его в сторону.
«Вот что, Сергей Николаевич, это наши гости, которых мы должны принять на высшем уровне. Ну да сами понимаете…»
«Пока не понимаю, Владимир Владимирович».
«Завтра с утра мы идем на лося. Лесник говорит — есть подходящий экземпляр. Одним словом, просьба такая: организовать человек десять — пятнадцать из отдыхающих. Лесник покажет, откуда надо гнать».
Ильин поглядел на лесника. Только что ему налили полстакана коньяка, он выпил и закусил соленым огурчиком.
«А почему вы решили поручить это дело мне?» — тихо спросил Ильин.
«Ну, все-таки вы здесь старожил, — улыбнулся Силин. — Всех знаете, вам будет просто легче…»
«Значит, — усмехнулся Ильин, — нужны загонщики или как их там? В городских-то ботиночках? Прогулка по природе перед завтраком? — И добавил совсем резко: — Нет уж, увольте меня от этой работы. Я инженер, а не затейник для приезжих. И вообще, мне кажется…»
«Вот именно — кажется, — перебил его Силин. — Извините, больше не задерживаю».
Вот такой был разговор.
Загонщиков среди отдыхающих все-таки нашли. Нашлись и валенки. Утром, затемно, приезжие, Силин, лесник, загонщики ушли в лес. Они вернулись к вечеру. На санях привезли тушу убитого лося. Директор базы, тот славный старикан, с ног сбился, чтобы организовать пир, лосятины хватило на всех. Ильин же на два дня уехал в город, чтобы не видеть ни убитого лося, ни пиршества. Ему казалось, что убили как раз того самого лося, с которым он встретился в лесу накануне.
Надежда удивилась, когда он открыл своим ключом дверь.
«Ты захворал?»
«Нет, — сказал он. — Просто мне надо побыть пару дней дома».
«Что случилось?»
Он рассказал, что случилось, и его поразил взгляд жены: она глядела на него с таким отчаяньем, с каким, должно быть, смотрят на близкого человека, совершившего преступление.
«Ты ни о чем не хочешь думать, — шепотом сказала она. — Ни раньше, когда отказался от аспирантуры, ни потом, ни теперь… Считай, что, пока Силин здесь, все дороги тебе закрыты…»
«Ерунда!»
«Все ерунда! — уже громко сказала, нет — выкрикнула Надежда. — Тебе всегда все ерунда!.. Нельзя же в сорок лет быть таким…»
Она не договорила, но Ильин понял эту недоговоренность. «Таким дураком» или что-нибудь вроде этого.
«Вот как? Стало быть, по-твоему, я должен был услаждать кого-то, прислуживать, блажить на весь лес, колотить по деревьям, чтобы приезжее начальство развлеклось стрельбой по лосю? Где мы живем? Кому это позволено? Нет уж, такие забавы не для нас — не для меня во всяком случае. Надо принять на «высшем уровне»? Пожалуйста! Отведи гостей в ресторан за свой счет или на «Леди Макбет». А то ведь, наверно, лицензию на отстрел лося — и ту не сам доставал».
Вот тогда Надежда взорвалась по-настоящему:
«Если б тебе дали в руки не палку, а настоящее ружье и поставили бы рядом с собой — ты ведь согласился? — Это был даже не вопрос, а утверждение. — Ты взбеленился от зависти. Как же так! Меня, Ильина, не допускают до такого высокого общества! А кто виноват, что ты сам не захотел войти в это общество? Ты! Ты и виноват! Вот и протирай теперь штаны в вечных замах, и ни туда теперь тебе, ни сюда».
«Прекрати, — тихо сказал жене Ильин. — Это же… это отвратительно, что ты говоришь!»
«А ты давай борись дальше! — не унималась Надежда. — Напиши в обком или еще куда-нибудь, сигнализируй, разоблачай, если уж ты такой принципиальный».
Он никуда не написал, разумеется. Ему вполне хватило своего собственного отношения к этой охоте и к разговору с Силиным. И, конечно, Ильину в голову не приходило, что все это может повлиять на его новое назначение. Его никуда не перевели, он работал по-прежнему, и главный инженер завода Силин, встречаясь с ним, здоровался холодным кивком. Но дикая, грубая, обидная вспышка Надежды осталась в Ильине как заноза, которую он никак не мог вытащить.
Возвращение в Малиновку оказалось трудным, но еще труднее было бы оставаться дома. Теперь он не ходил в лес, а только вдоль шоссе, по накатанной лыжне. Он словно боялся войти в лес и увидеть там следы безжалостности и нелюбви к чуду, которое он сам, быть может, слишком поздно открыл для себя. Но об этом Ильин старался не думать. Он думал о Надежде. К чему она толкает меня? К угодничеству, приспособленчеству? К возможности «сделать карьеру»? Столько лет вместе, так неужели она не поняла, что все это не для меня? Он не помнил их мелких стычек и ссор, в конце концов каждый в семье имеет право на свое мнение, но такого до сих пор между ними еще не было, и за всем тем, что сказала Надежда, явственно слышалась невысказанное: «Маленький ты человек, таким и останешься». Что это? Случайная вспышка или очень долго хранившееся в душе разочарование, быть может даже сознание совершенной ошибки, когда она согласилась выйти за него замуж?
