Семейное дело - [150]

Даже вот в такие редкие минуты отдыха Ильин не мог отключиться от раздумий о делах, хотя и пытался оборвать их, даже придумывал игру с самим собой. Вот на балконе противоположного дома двое — мужчина и женщина — стоят и разговаривают. Слов, конечно, не слышно. О чем они говорят? Он: «Ну, дай хоть на маленькую». Она: «Выпьешь — расстанемся навеки. Лучше пойдем в кино». Он: «В такую-то духоту? Да в кино сейчас просто крематорий». Она: «Ничего, и телевизора на сегодня хватит». И уходят в комнату — смотреть телевизор…

Ильин придумывал эти разговоры и улыбался им — они и впрямь отвлекали его от ненужных сейчас мыслей. Иногда ведь от мыслей устаешь больше, чем от работы.

А вот Левицкий лежит в реанимации и терзает себя мыслями о бывшем директоре. Вернее, не о нем, а о том, что Силин погорел из-за литейного цеха, если же точней — из-за Левицкого. На заводе все эти полгода Силина вспоминали чуть ли не каждый день. Вспоминали по-разному. Одни жалели, что его сняли, — крепкий был хозяин, другие с радостью — сколько же можно было терпеть его хамство, третьи — с той настороженностью, которая всегда присуща ожиданию нового руководителя. У Ильина же отношение к бывшему директору было свое, особое: в нем смешались и досада, и непонимание, и злое чувство личной неприязни, к чему была одна причина, кроме той, что Силин даже не удосужился рассмотреть его записку…

Эта история была давней и неприятной, а Ильин не любил вспоминать неприятные истории, тем более с годами он так и не смог или, вернее, не захотел поверить в очевидное, в то, что эта история отразилась на его работе. В этом сказывалась прежде всего его натура, не допускающая даже мысли о человеческой несправедливости, которой можно ответить на справедливость.

Как-то Левицкий с грустью сказал ему, что наверху есть мнение перевести Ильина в отдел комплектации и снабжения. Расставаться же Левицкому со своим заместителем никак не хотелось. Но, добавил Левицкий, пока вопрос решается, давай иди в отпуск. Это было кстати, — уже декабрь, и ясно, что цех годовой план вытянет. Впрочем, тут же Левицкий добавил: «Только не уезжай далеко. Мало ли что… Сам знаешь, как у нас бывает. Так что или дома сиди, или, если хочешь, я тебе путевку выколочу в нашу Малиновку».

Ильин поехал в Малиновку.

Заводская база не пустовала никогда — ни зимой, ни летом, но на этот раз народу было немного, в основном отдыхали работники разных служб, охраны, двое пожарников. Ильину повезло: он поселился один в маленькой комнатке под самой крышей, сверху были видны облепленные снегом верхушки елей, и он подолгу мог смотреть, как вдруг ветки начинали качаться, снег сыпался, а белка прыгала с одной елки на другую, будто ей нравилось нарочно сшибать снег. Белки здесь были непуганые, сухари и сушки брали прямо из рук.

Два дня кряду шел снег, и его навалило столько, что все, кто отдыхал в Малиновке, вызвались чистить дорожки и сбрасывать с крыш тяжелые пласты. И как чудесно, как радостно работалось на морозце — с шутками и снежками, с тем неповторимым ощущением свежести, которое входит в тебя и остается надолго.

Нет, Ильин ничуть не жалел, что ушел в отпуск именно сейчас. По утрам, еще до завтрака, он вставал на лыжи (сигареты и спички оставались дома) и отмахивал километров пять-шесть, да так, что от него только пар шел. Зимняя лесная тишина успокаивала его. Наконец-то пришла пора полной бездумности и беззаботности, такая непонятная и незнакомая, что он с каким-то удивлением думал: с ним ли это происходит, не колдовство ли это?

Пожалуй, впервые в жизни он так близко, один на один, столкнулся с этим колдовством — природой и начал замечать, что ее зимняя тишина обманчива. Синички вертелись возле домов, ближе к людям, и только писк стоял, когда кто-нибудь сыпал на фанерку пригоршню семечек. Однажды в лесу лыжню перебежала лисица. Сначала Ильин подумал — откуда здесь взялась собачонка? — и потом сам рассмеялся своему городскому недоумению. Лисица! Самая настоящая! И к тому же стервозная, должно быть, дамочка — отбежала, остановилась и поглядела на Ильина, будто желая сказать: «Ну что, лопух, хороша я? Сгодилась бы тебе на шапку? А ты попробуй возьми меня». Хотела так сказать и поплыла в снегу, легко вскидывая лапы и выбрасывая красивое тело.

Он часто встречал лосиные следы и наконец увидел самого лося. Даже издали зверь показался Ильину огромным. Самец с широкими, как вывороченное корневище, рогами стоял неподвижно и глядел на человека. Темный, со светлым подбрюшьем, лось тоже будто бы спрашивал его: «Чего ты испугался? Не бойся, но и я тебя не боюсь. Свернешь ты или пойдешь на меня? Если пойдешь, я сверну». Ильин свернул и оглянулся. Лось, спокойно потянувшись, начал обдирать зубами ветки.

Об этих встречах он не рассказывал никому. Эка невидаль, ответят ему, в нашем зоопарке не то что лоси и лисицы, а кенгуру водятся. Гони двугривенный и любуйся сколько тебе угодно. Нет уж, мы лучше пульку с утра распишем, а вечером по телевизору ЦСКА играет с «Химиком».

В один из дней на базе началась непонятная Ильину суета и суматоха. Все стало ясным, когда директор базы — добрейший старик — подошел к Ильину и, словно извиняясь перед ним за бог весть какую свою провинность, начал говорить: «Сережа, голубчик, я все понимаю, но и вы тоже не сердитесь на меня. Ну только на два денька всего, родной мой, иначе совсем зарез». — «О чем вы?» — спросил Ильин. И все тем же виноватым, извиняющимся голосом, старательно отводя в сторону глаза, тот объяснил, что завтра в Малиновку должны нагрянуть гости, и не какие-нибудь, а (он потыкал пальцем в потолок)