Семейное дело - [132]

— Ты ждешь меня?

— Да, конечно, — сказал Николай.

— Душещипательный разговор, как я понимаю? Извини, устал. Да, честно говоря, разговаривать мне как-то не очень хочется.

— Так ведь все равно придется, — вздохнув, сказал Николай. — Куда ты от такого разговора денешься?

Еще один на сегодня — не слишком ли много?

Они вошли в квартиру, и Силин усмехнулся, заметив, как Николай нерешительно замялся в прихожей. У них, у Бочаровых, положено надевать тапочки.

— Проходи, — сказал Силин. — И давай сразу. Ну?

Николай молчал, приглаживая ладонью волосы.

— Что же ты оробел? Где-то у меня должна быть бутылка виски — хочешь? Для храбрости.

— Не надо, Володя, — поморщился Николай. — Я пришел узнать, что все-таки случилось? Мы же не чужие с тобой, и Кира тоже не чужая.

— Ты, оказывается, любопытный?

— Нет. Просто никак не могу понять. Думаю, верчу так и этак — и ничего не понимаю. Разве так можно?

— Почему же нельзя? — в свой черед спросил Силин. — Ну, ушел человек от одной женщины к другой — обыкновенный житейский случай, не я первый, не я последний.

— Нет, — тихо сказал Николай. — Я о другом спрашиваю — почему ты ушел? Полюбил? Другую? Не так все это, Володя. Конечно, советская власть не пострадает оттого, что ты бросишь Киру, а вот ты сам?

— Тоже не пострадаю.

— Знаю, — вздохнул Николай. — Ты ведь по своим собственным законам теперь живешь. Дескать, вон я сколько обществу дал — и воевал, и работал дай бог как, — ты это любишь повторять. Положения добился. Значит, могу и для себя сделать, что хочу! Остальным — нельзя, а мне вот — можно. Я же — Силин!

— А ты бы не думал за меня, тем более так.

Бочаров ждал взрыва, но Силин, резко повернувшись, начал разглядывать его с удивлением и интересом, будто впервые увидел и старался догадаться, кто же это такой и откуда взялся. Это было непохоже на Силина.

— А ты шустрый, оказывается! — сказал наконец Силин. — Зайчик с прижатыми ушками. Есть такие храбрые зайчишки. И думаешь ты, брат Коля, тоже по-заячьи: капуста есть, морковка есть, ну а все остальное уже для волка. Две морали, говоришь? — Он сунул окурок прямо в цветочный горшок. — А ведь понял наконец! Может быть, на том и расстанемся, а?

— Ты даже не спросил, как Кира. Это тоже морально?

— Лучше говорить — нравственно, — поправил его Силин. — Так как Кира?

— А позвонить самому и узнать — страшно? — спросил Бочаров. — Может быть, стыдно? Брось все это, Володя. Она тебе простит. Это я точно говорю.

— Нет, — сказал Силин. — Не могу и не хочу. И давай, действительно, кончим на этом. Слишком много сегодня объяснений и разговоров.

Николай встал и пошел к двери. Ему было тяжело уходить вот так из дома, в котором он любил бывать и который, наверно, уже кончился для него. Есть только стены с картинами, памятными еще по детским временам, есть старинная мебель, есть часы с Меркурием — а дома уже нет…

— Погоди, — остановил его Силин. — Вот что я хочу сказать тебе напоследок, авось тоже поймешь. Получилось так, что у меня начинается совсем другая жизнь. Мне не хотелось бы брать в нее многих людей из прошлого.

— Я понял, — тихо ответил Бочаров. — И я не удивлюсь, если теперь при встрече ты даже не поздороваешься со мной.

Когда он ушел, Силин вытащил ящики письменного стола и вывалил все, что там было, на диван. Ему надо было отобрать то, что будет необходимо потом, после, в другой жизни. Фотографии, пачки каких-то поздравительных адресов, телеграмм, красные коробки с орденами и медалями, документы и снова коробки с разным рыболовным скарбом — в картонку. Потом разберусь.

Он не предполагал, сколько ненужного хлама собралось здесь за годы. Старые, испорченные зажигалки, давно не пишущие шариковые ручки, которые он привозил из-за границы, лекарства, которые уже, наверно, нельзя принимать, потрепанные колоды карт, сломанные запонки, огарки свечей и бог знает что еще. Черт с ним, со всем этом барахлом… Он принес из кухни мусорное ведро и бросал туда все ненужное пригоршнями. Все. Ведро надо вынести. Он открыл дверь — на площадке стояла Чингисханша.

— Я к вам, — сказала она, улыбаясь и стараясь сбоку заглянуть в коридор. — Что, Кирочка уже пришла?

— Нет, — резко ответил Силин, — и, наверно, не скоро будет.

— Владимир Владимирович, голубчик, — деланно взмолилась Чингисханша. — Нет ли у вас случайно мотка медной проволоки?

Он поставил ведро и пошел искать в своих ящиках медную проволоку. Где-то должен быть моток проволоки. Чингисханша шла следом, и он не замечал, как она озирается, оглядывается, будто стараясь найти перемены, ворвавшиеся в этот дом.

23. ПТИЦА НА ЛЕСНОЙ ДОРОГЕ

Алексей думал, что вот такое с ним случилось впервые в жизни, и от него потребовалось усилие, чтобы выдержать. Он не знал даже самого малого горя — такие люди всегда растут легко и счастливо, но в них уже заранее заложена опасность так же легко сломаться при первом серьезном испытании. Алексей не сломался. Очевидно, кроме легкости и той счастливости была в нем еще и прочность, которая выручила его, когда это потребовалось.

А ведь все началось в тот день чудесно, и Васька Бесфамильный вошел в цех с этакой ухмылочкой фокусника, который вот-вот вытащит у тебя из уха курицу.