Семейное дело - [130]

— Ну, вот и все, Катя, — сказала он. — Хорошо, что обошлось без слез и истерик. Мы живем среди услужливых людей, и кто-то сообщил ей обо всем.

— Что ты думаешь делать дальше?

— Пока переберусь к тебе. Конечно, все это прятанье по углам было унизительным для нас обоих.

— А если тебя спросят…

Он перебил ее. Пусть спрашивает кто угодно. Он любит ее, и она его жена. Дело только во времени: три месяца на развод и месяц перед регистрацией их брака — всего четыре. Как-нибудь ханжи, которым так уж необходима бумажка из загса, потерпят эти четыре месяца.

— Хорошо, Володенька, — сказала Воронина. — Завтра я отвезу Леночку к маме и сразу вернусь. Провожать нас не надо, отдохни, я понимаю, что ты бодришься, а на душе все-таки кошки скребут.

Он улыбнулся: как она все понимает? На душе и впрямь было нехорошо, но, собирая свои вещи, Силин упорно думал о том, что его вины ни в чем нет. Человек вправе любить, тем более что дома его толкают к другой любви. Когда-нибудь он скажет Кире об этом. Человек вправе любить столько, сколько он может, если только это не ведет к распущенности. Однолюбы вроде Кольки — уникумы или просто бедные душой люди, у них маленькое сердце.

Он думал так, чтобы уговорить, успокоить самого себя. Но вещи, которые он складывал в чемоданы и картонные коробки, с тем же упорством напоминали ему о Кире. Конечно, так будет долго, думал он. Человек не может сразу, вдруг, одним движением отрубить свое прошлое. А тут — двадцать семь лет…

…Надо будет оставить Кире часть денег.

…Книги он заберет позже, когда все станет ясно с разменом жилья. Интересно, предъявит ли Кира какие-нибудь претензии, например на машину? Ему не хотелось расставаться с машиной, хотя пользовался он ею редко, «Волга» стояла в гараже совсем новенькая.

…Катя уедет дня на три, стало быть эти три дня я проживу здесь, дома, и с вещами можно не торопиться. А там — возьму отпуск и — на Юг. Катя хочет на Юг. Для нее тоже все не так просто, пусть отдохнет. Придется ехать «дикарями» и снимать комнату: в дом отдыха их пока вместе не пустят…

…И перестать думать о том, что кто-то косится на него, кто-то передает с этакой ухмылочкой новость: «А наш директор-то — слыхали?..» А кто-то уже строчит анонимки в вышестоящие инстанции, обвиняя его в моральном разложении. Обо всех этих людях он думал с ненавистью, они были однолики, как близнецы, — маленькие, хихикающие, сморщенные, неспособные на большие чувства, хотя исправно бегающие к другим женщинам от своих жен.

На следующий день, утром, Серафима Константиновна вошла и сказала, что его просят к телефону.

— Разве микрофон не работает? — спросил он. — Вызовите монтера и почините.

— Работает, но у меня там посторонние.

— Кто звонит?

— Это вы узнаете сами, — сказала, поджимая губы, Серафима Константиновна и, резко повернувшись, вышла.

Он поднял трубку.

— Владимир Владимирович? Вы меня не знаете, и моя фамилия вам ничего не скажет: Девятов. Я муж… то есть бывший муж Екатерины Дмитриевны.

Голос у него был мягкий и спокойный.

— Слушаю вас, — буркнул Силин.

— Мне надо с вами встретиться, Владимир Владимирович. Всего минут десять — пятнадцать, больше не задержу.

— У меня очень мало времени. Может быть, можно по телефону?

— Нет.

Силину показалось, что человек, разговаривающий с ним, этот незнакомый ему Девятов, которого Катя старалась никогда не вспоминать в их разговорах, улыбнулся.

— Нет. Вы поймите меня правильно, Владимир Владимирович. Я не появлюсь с кастетом или баночкой серной кислоты. Но у двух людей, которых я по-прежнему люблю, начинается другая, новая жизнь… Я говорю о Кате и дочке.

— Хорошо, — сказал Силин. — Сегодня в семь возле кафе «Мечта» вас устроит? Но я вас не знаю, и…

— Я видел вас как-то, — сказал Девятов. — Так что подойду сам.

Черт знает что! Только этого и не хватало — беседовать с бывшим Катиным мужем! Силин нажал кнопку на селекторе и вызвал Серафиму Константиновну. Она вошла не сразу, как это бывало обычно, и Силин сердито сказал:

— Какого дьявола вы мне подсунули трубку? Вы же знаете, с кем я хочу говорить, а с кем нет?

— Я бы просила вас избрать для меня другой тон, Владимир Владимирович.

— Что? — не понял Силин.

— Другой тон, — повторила Серафима Константиновна. — Я знала, кто это звонит. Он сказал сам, и я подумала, что вы обязаны…

— Я никому ничем не обязан! — крикнул Силин. — И если вы хотите дальше работать со мной, прекратите думать о моих обязанностях. У вас хватает своих.

Серафима Константиновна глубоко вздохнула и выпрямилась. Она стояла у дверей навытяжку, как солдат, только пальцы дергались, и она начала теребить юбку.

— Я не хочу больше работать с вами, — сказала она.

Силин поглядел на эти бегающие пальцы, потом на ее лицо. Серафима Константиновна побледнела, только маленький носик был красным, и он подумал: а ведь у нее злое лицо, как я раньше не замечал этого?

— Не понял, — сказал Силин.

— Заявление я напишу через десять минут.

— Пожалуйста, — кивнул Силин. Ничего она не напишет. Час будет реветь на плече какой-нибудь подружки, потом еще час пудрить нос и взбивать свои седые кудряшки. Никуда она не уйдет отсюда. Так, дамские штучки.