Семейное дело - [134]

— Ну как?

— Как всегда, — равнодушно пожал он плечами. — А ты?

— А я никак. Вот взяла и не пошла сдавать. Имею же я на это хоть маленькое право?

— Что ж, — искоса поглядел на нее Кричевский. — Но после маленького права в таких случаях наступают большие неприятности.

— Я не боюсь никаких неприятностей.

У нее было уже просто чудесное настроение!

— Никаких? — переспросил Кричевский, и она снова заметила, как он косит на нее глазом. — Давай подождем Эдьку, он скоро выскочит. А ты сегодня какая-то… Словом, такой я вижу тебя впервые. Или прическа…

Она засмеялась. Ранним утром, решив, что не пойдет на экзамен, она закатилась в центральный салон «Красота», и парикмахерша сделала ей такую прическу, что с соседних кресел на нее глядели с откровенной завистью.

— Подождем, — кивнула она и снова села на подоконник. Узенькая юбка приподнялась, и Кричевский поглядел на ее высоко открытые ноги. Она не сделала ни малейшего движения, чтобы натянуть ее ниже на колени.

Она торжествовала, когда мимо прошли те самые третьекурсницы и Кричевский только приветственно помахал им рукой. Они что-то сказали друг другу, оглядев Лиду одним движением глаз, одним взглядом, — и враз усмехнулись накрашенными губами. А Лида торжествовала! Что-то вдруг сразу изменилось в этом мире — солнечный теплый день, и Кричевский рядом, его загорелая шея (когда только успел?), и крутой подбородок, и рот, сжимающий трубку…

Потом выскочил Эдька, как чертенок из коробки, лохматый, сияющий: «Схватил четвертак!» — и скатился с лестницы.

— Куда двинем? В такой день надо целоваться и петь.

— Я устал, — сказал Кричевский. — В отличие от тебя, я получил «пятишню», а это потребовало некоторых дополнительных усилий. И вообще, дружище, один великий сказал, что образование не дает ростков в душе, если оно не проникает до значительной глубины. У нас сегодня разные глубины, малыш.

— Брось, — сказал сияющий Эдька. — Я тоже могу шпарить из Протагора. А у меня есть честно заработанная десятка, и вот вам ключи, мотайте ко мне и ждите вина и прочего.

— Идет? — быстро спросил у Лиды Кричевский.

— Идет!

Все, все было хорошо, и она не заметила того, как Кричевский и Эдька обменялись быстрыми взглядами, и того, как заторопился Кричевский:

— Возьмем такси?

— Зачем? Лучше пешком.

— Чисто женская логика! Эдька явится раньше и будет проклинать нас на лестничной площадке!

Все, все было хорошо! Даже то, что она не пошла сдавать экзамен, — велика ли беда? Лиду не покидало чувство полной освобожденности, раскованности, и ей казалась, что наконец-то, вот сегодня, сейчас, когда она шла с Кричевским к стоянке такси, именно сегодня и сейчас все в жизни изменилось чудесным образом и отделило ту маленькую девочку-провинциалочку, живущую при папе и маме, от нынешнего, уже взрослого и самостоятельного человека. То, что она любила этого большого, красивого парня, который шел рядом, на ходу попыхивая своей трубкой, уже само по себе было для нее приметой наконец-то наступившей взрослости, которую она так ждала и сейчас словно приветствовала ее приход не сходящей с лица улыбкой.

Во всей ее предыдущей жизни еще не было ничего подобного, ничего схожего с этим чувством. Разве что только в детстве, на Черном море, когда одна волна поднимала и опускала ее на прибрежную гальку, потом находила, набегала другая и все повторялось: теплая волна, захватывающий дух взлет — и вновь обретенная твердь под ногами… Скорее, скорее обратно, к волне, ворваться в нее, раскидывая руки, и оторваться от дна, откинуться всем телом — и увидеть над собой небо. Волна, ты и небо — вот и все, что есть на белом свете. И сейчас тоже было так или почти так — ослепительный день, ощущение несущей волны и радостное, счастливое ожидание. Ожидание чего? Этого она и сама не могла бы сказать. Но ей казалось, что там, впереди, будет счастье…

Все, все было хорошо! В машине Кричевский взял ее руку в свою, и она с удивлением ощутила твердость его ладони.

— Что-то я не понимаю тебя, — сказал он, — не пошла сдавать экзамен, а радуешься, будто у тебя уже диплом с отличием.

— А ты всегда живешь строго по расписанию? — спросила Лида. — Никаких отклонений? Ну, а у меня сегодня день отклонений. Наверно, у каждого человека должен быть хотя бы один такой день, когда можно вытворять все, что угодно.

— Все? — переспросил Кричевский. — А что скажут мама и папа?

Она поняла. Юрий просто поддразнивает ее. Если бы он курил сигареты, она попросила бы закурить. То-то у него вытянулось бы лицо! Одна затяжка — вот тебе мама! Другая — вот тебе папа! Она тихо засмеялась, представив себе, как бы отнеслись родители к тому, что она курит.

— Пошутила сама с собой? — спросил Кричевский. — И как, удачно?

— Ты действительно ничего не понимаешь, — сказала Лида. — Но я тоже не понимаю ничегошеньки. Совсем как пьяная, и голова кружится…

— Понимаю, — очень тихо ответил Кричевский.

Все, все было хорошо, и она снова не замечала, как спешит Кричевский. Не заметила, что он не сразу сумел открыть дверь, а потом проверил, хорошо ли она заперта. И вдруг, подойдя сзади, обнял ее.

— Лида!

— Что? — шепнула она.

— Ты…