Семь страниц из истории русской музыки - [31]

Атмосфера, царившая на музыкальных собраниях, высокий, огромный энтузиазм не могли оставить равнодушным никого. В том числе и Бородина — несмотря на его всегдашнюю занятость научной и общественной деятельностью. Он создает один за другим лучшие свои романсы и песни. Почти половина из них написана на поэтические тексты самого композитора. Глубоко поэтический романс «Спящая княжна» (1867) сразу обратил на себя внимание, вызвал нападки ретроградной критики за секунды фортепьянного сопровождения, очень оригинального. Затем следовали «Песня темного леса», «Фальшивая нота», «Морская царевна» (1868), «Море» (1870), «Отравой полны мои песни» (о последнем автор говорил, что он сочинен им наполовину вместе с А. Н. Молас, урожденной Пургольд, талантливой ученицей Даргомыжского, часто бывавшей на собраниях Балакиревского кружка), «Из слез моих». Другие романсы Бородина относятся к последним годам его жизни: «У людей-то в дому», «Для берегов отчизны дальней» (написанный по поводу смерти Мусоргского в 1881 г.), «Арабская мелодия» (на собственный текст, 1885), «Спесь».

Бородин начал сочинять оперу «Царская невеста» (на текст Мея), но скоро ее оставил и в первой половине 186& года, по совету В. В. Стасова, задумал писать по составленному им сценарию оперу «Князь Игорь». «Мне этот сюжет ужасно по душе. Будет ли только по силам?.. Попробую», — ответил Стасову Бородин. Патриотическая идея «Слова», его народный дух были особенно близки Бородину. Сюжет оперы как нельзя лучше отвечал особенностям его таланта, склонности к широким обобщениям, эпическим образам и его интересу к Востоку.

Почти в это же время директор Императорских театров, С. А. Гедеонов, предложил Бородину, Мусоргскому, Кюи и Римскому-Корсакову написать каждому по акту для задуманной им оперы-балета «Млада» на сюжет из доисторического прошлого славян. Бородин очень быстро написал в эскизе все взятое им на себя 4-е действие. В состав его входили: языческое богослужение, сцены между Яромиром и верховным жрецом, дуэт Войславы и Яромира, явление теней славянских князей, явление Морены (злого божества), явление Млады, затопление и гибель храма и апофеоз. Ввиду громадных затрат, требовавшихся на ее постановку, «Млада» не осуществилась. И Бородин вновь приступил к симфонии, взяв в нее, в переработанном виде, многие фрагменты, сочиненные им для «Млады», кроме финала, оркестрованного Римским-Корсаковым — и изданного после смерти Бородина. По словам Стасова, многое из «Млады» вошло в состав «Князя Игоря».

Когда Бородин-музыкант познакомился и подружился с Балакиревым, ставшим его наставником, основатель «Могучей кучки» требовал от него серьезнейших занятий в композиции. Он со своей стороны считал музыку основным призванием Бородина. Он доказывал ему важность этого дара и просил его оставить науку, как это сделали остальные. И Кюи, и Мусоргский, и Римский-Корсаков. В свое время сам Балакирев отверг математику, Римский-Корсаков вырвал из сердца морское офицерское прошлое, весь этот мир кругосветных плаваний с его приключениями и юношескими надеждами. Кюи, отстроив за долгие годы кубические километры. фортификационных сооружений, в глубине души поставил крест на своей карьере военного инженера.

Но не тот человек был Бородин. Не с теми мерками «подходили» к нему его друзья. Наука никогда не мешала ему. Скорее наоборот.

Он всегда увлекался чем-либо всерьез и уходил в новое предприятие с головой. Но темперамент кавказца, заставлявший его браться за дело сразу, горячо, с места в карьер, редко дозволял ему достигать заветной цели. Он разбрасывался талантами и временем, как будто был бессмертным.

И действительно, со свойственной ему энергией он мог в один день — с утра писать музыку, а к вечеру составлять цепочку каких-нибудь сложных химических формул.

Он мало писал текста, почти не рисовал. Все, что он вычерчивал на бумаге, было оформлено в виде замысловатых знаков, таинственных для всех непосвященных.

Таков был стиль его мышления. Он записывал чувства на нотном стане, а мысли — в образах химических структур, Лиги, такты, соединительные линии, точки беспорядочно разбросанных по странице нот, их многообразные переплетения и связи, неожиданные превращения и перемещения, дающие в конечном итоге новую молекулу или клетку, новую жизнь какой-либо задушевной мелодии, напоминали ему связи между химическими частицами или объемные структуры их геометрических построений. Все эти сочетания, вдруг, выстраивались в великолепное здание, и порождалось на свет нечто новое, необъяснимое и не загаданное.

Он был творцом в химии и работал подмастерьем в музыке. То и другое было его стихией, они сливались в его душе, где происходила бурная реакция, выделявшая огромное количество энергии, остановить которую уже никто не мог.

О поразительном сочетании этих двух начал в натуре Бородина говорит, например, то, что все его грандиозные начинания в области музыки почти всегда совпадали со временем, когда он начинал важные работы в химии.

Так было в детстве, так было и во время подготовки к трудным выпускным экзаменам в Медико-хирургической академии, когда он вдруг за короткое время сочинил ряд романсов и фуг, а также трио для двух скрипок и виолончели. Так было за границей, когда в периоды его научных докладов или лекций музыкальные творения сыпались из него словно из рога изобилия. Так было в 1863 году, когда, приступив к изучению альдегидов, он пишет начальную часть Первой симфонии. И в 1869 году (в этом же году его друг Д. И. Менделеев публикует «Основы химии» с изложением периодической системы элементов), когда он бросается очертя голову писать свою «Богатырскую» симфонию и начинает сочинять «Князя Игоря», одновременно ощущая «кучу хлопот с лабораториею и заказами относительно внутреннего устройства». И, наконец, так было в том знаменательном, 1874 году, когда ему поручают руководство химической лабораторией Академии, и он неожиданно возобновляет писать давно заброшенного «Князя Игоря», создает знаменитый «Половецкий марш» и «Плач Ярославны».