Семь планет - [6]

Мой шах! Себя возьму в пример. Едва

Коснусь я чанга слабою рукой, —

Сердца перенесу я в мир другой.

Быть может, красота повинна тут?

Нет, упражненья, постоянный труд!

Я прилежанье видела твое.

Чем сердце я обидела твое,

Сказав об упражнениях? Ужель

Без них попал бы ты стрелой в газель?»

От этих слов пришел Бахрам во гнев,

Вскипела ярость, сердцем овладев.

Когда властители разъярены,

Бегите, жители, из их страны!

Гнев самовластья страшен, гнев обид:

Он очи милосердия слепит.

Уже Бахрам хотел ее убить,

Уже мечом своим хотел срубить

Цветущий, вольный, стройный кипарис, —

Но в свите люди мудрые нашлись

И молвили: «Поступок нехорош.

Ужели женщину мечом убьешь?»

А несколько глупцов произнесло:

«Их убивать — не просто ремесло,

А высшее искусство!» И луну,

Из паланкина высадив, одну

Отправили на самый край земли,

В бесплодную пустыню привели,

Где ядовитая трава росла:

Был каждый лист колючим, как стрела.

На землю опрокинув тонкий стан,

Скрутили косы длинные в аркан,

Вкруг шеи обвязав их… Вот, в петле,

Она лежит на высохшей земле:

Ей, косами пленявшей, довелось

Стать пленницею собственных волос…

Злодейство это было свершено

В тот миг, когда и ярость и вино

Бахрама ослепили. Дотемна

От ярости хмелел он и вина.

Наутро, встав с тяжелой головой,

Наполнить приказал он кубок свой.

Спросил, опохмелившись, царь царей:

«Где та луна, что мне всего милей?»

Он сам забыл о том, что совершил!

Один из приближенных доложил

О том, какое зло произошло.

И ужаснуло шаха это зло,

И светлый день померк в его очах.

И помраченным сердцем понял шах,

Что резкий ветер ярости слепой

Забушевал, что собственной рукой

Он обезглавлен. И сказал Бахрам:

«Сейчас в пустыню я помчусь и сам

Из края в край на поиски пойду,

Найду свою красавицу, найду,

Паду к ногам, когда она жива,

Умру я сам, когда она мертва!»

Однако честь венца, престол и власть

К ее ногам не позволяли пасть,

На это дело разум восставал,

Бахраму стыд покоя не давал,

Но с разумом любовь боролась в нем,

Любви звенел призывный голос в нем.

Так мучилась душа меж двух огней, —

Скажи: меж двух драконов — муравей!

Шах, голову на землю положив,

Метался, полумертв и полужив.

Миниатюра из рукописи XV в.

«Семь планет»

5

Достойный смеха более, чем слез,

Бахрам себе такой удар нанес,

Что без сознанья двое суток был.

Когда в себя пришел он, — жуток был

И темен третий день. Войска любви

На приступ силы двинули свои,

Вступила в крепость мстительная рать,

Державу сердца стала разорять.

С избытком сердце утолило страсть,

Чтоб эту страсть жестокую проклясть.

Поплыл купец. Что ж, прибыль он обрел?

В пучине моря гибель он обрел!

Трудясь в саду, садовник ждал наград,

Но обломал его деревья град.

Была желанья молния светла —

Сожгла Бахрама бытие дотла.

Он драгоценный камень отыскал,

Но раздавил его камней обвал.

Он, защищая царство, поднял меч,

Чтобы мечом свою же грудь рассечь.

Хотел ресницы начернить сурьмой, —

Мир оказался черною тюрьмой.

Навылет в грудь он ранен был тоской, —

Избави бог от участи такой!

Бахрам, великой скорбью удручен,

Напоминал согбенный небосклон.

Его душа блуждала, как в лесу,

Скрипела плоть, подобно колесу,

Ужиться тело не могло с душой,

Душа для тела сделалась чужой.

Когда же к горлу подошла душа,

Бахрам поднялся и пошел, спеша

В пустыню, над которой зной повис.

Он думал: «Если жив мой кипарис, —

Благословлю удачу я тогда,

А если мертв, — заплачу я тогда,

На мертвую взгляну я красоту,

От стонов избавленье обрету,

Убью себя, с возлюбленной сольюсь,

Разлуку вечный победит союз!»

Прошел он по степным тропам стопой,

Любимую ища в степи скупой.

Но вольный кипарис нигде не рос:

Его обитель — средь пахучих роз.

Кто розу обретет в степном песке,

Когда ее цветенье — в цветнике?

Она меж яблонь скрылась от людей,

Ее найдешь по яблокам грудей.

В потере убедившись роковой,

Стал шах о землю биться головой,

Вопил и плакал мира властелин, —

Фархад не разыскал свою Ширин!

Как птица с переломанным крылом,

Припав к земле, рыдал он о былом.

Сказал он, обливаясь кровью слез:

«Я над самим собою меч занес!

Кому теперь судьбу свою вручу?

Задул я жизни собственной свечу!

Какое дело, боже, сделал я,

С душой и телом что же сделал я?

Кто равен скорбью мне в пыли земной?

Что сотворило, небо, ты со мной!

Добра у синей тверди я прошу,

Пылинки милосердия прошу, —

Жестоко ты, не хочешь мне помочь!

Мою судьбу ты превратило в ночь,

Но вместо звезд мне слезы принесло,

А солнце счастья моего зашло.

Пылает страсть великая моя.

Но где же солнцеликая моя?

О небо, жизни погаси свечу,

Жить в этом низком мире не хочу!

Ты отняло любимую, — молю:

С ней заодно возьми ты жизнь мою!

Возьми: я жизнью сыт, клянусь творцом,

О смерти дух скорбит, клянусь творцом.

Возьми, свое злодейство доверши:

Несчастна плоть, в которой нет души!»

Он плакал, стоном оглашая дол,

Забыл он свой венец и свой престол,

Забыл он о столице, о стране,

С печалью стал он жить наедине,

Лишь о любимой думал он теперь,

В пустыне стал он жить, как дикий зверь.

Стонал он, разрывая воротник,

Но вскоре город в той глуши возник:

Узнав, какая с ним беда стряслась,

Его любви мучительной дивясь,

Стремились люди в степь со всех сторон,

Пустынный край был в город превращен…

Как Диларам, небесный свод погас.

Лежал Бахрам, не закрывая глаз: