Семь красавиц - [15]

А она поджала лапы, крылья развела

И, как буря, сына праха к солнцу понесла.

И меня с утра до полдня птица та носила.

Солнце гневно жгло. От зноя я лишился силы.

Вдруг — увидел: небо стало надо мной вращаться;

То — огромными кругами начала спускаться

Птица на землю. Земная тень ее влекла:

И когда копья не выше высота была,

Возблагодарил я птицу: «Ну, спасибо, друг» —

И ее кривую лапу выпустил из рук.

Словно молния, упал я на цветущий луг, —

Весь в росе благоуханной он блестел вокруг. 

Добрый час, смежив зеницы, я в траве лежал.

Где я, что со мною дальше будет, я не знал.

В сердце у меня тревога улеглась не вдруг.

Наконец открыл я веки, поглядел вокруг.

Бирюзы небес лазурней почва там была.

Пыль земная на густую зелень не легла.

Сотня тысяч разновидных там цветов цвела.

Зелень листьев бодрствовала, а вода слала.

Тысячами ярких красок взоры луг пленял.

Ветер, полный благовоний, чувства опьянял.

Гиацинт петлей аркана брал гвоздику в плен.

Юной розы рот багряный прикусил ясмен.

И язык у аргавана отняла земля,

Амброю благоуханной там была земля.

Был там золотом песок, камни — бирюзой,

В ложе яшмовом поток — розовой водой.

У его кристально-светлых и холодных вод

Блеск и цвет, как подаянье, клянчил небосвод

Как во ртути, в струях рыбы ярче серебра,

Берега, как два огромных сказочных ковра.

Изумрудные предгорья в полукруг сошлись.

Лес в предгорьях — дуб индийский, кедр и кипарис.

Там утесы были чистым яхонтом, опалом.

Дерева горели цветом золотым и алым.

Сквозь кустарники алоэ, смешанных с сандалом,

Ветер веял по долине и окрестным скалам.

Верно— сонм небесных гурий создавал ее

И от засухи и бури укрывал ее.

Небосвод «сапфирной чашей» называл ее.

А Ирем «усладой нашей» называл ее.

Ничего нигде я краше в мире не видал.

Ликовал я и дивился, словно клад считая.

Вдоль и вширь прошел долину, все я оглядел.

И хвалу творцу над нею, радостный, пропел.

Чащей шел и, чуя голод, рвал плоды и ел.

Отдохнуть под кипарисом свежим захотел.

Лег, уснул, тревог не зная и докучных дел,

Небеса благословляя за такой удел.

Только полночь погрузила землю в синь и тьму

И, убрав багрец, на тучи нанесла сурьму,

Мне в лицо пахнул отрадно с горной вышины

Легковейный и прохладный ветерок весны.

Пронеслась гроза, апрельской свежестью полна,

Быстрым дождиком долину взбрызнула она.

Напоился дол широкий свежестью ночной

И наполнился красавиц молодых толпой,

Прелестью была любая гурии равна,

Шли они передо мною, как виденья сна.

Будто чудом породила ночи глубина

Мир красавиц светозарных, свежих, как весна,

Мир пьяней и чародейней рдяного вина.

Тела белизна у каждой хной оттенена,

Уст рубин алей тюльпана, — кровь не так красна

Выкуп, взятый с Хузиетана, тем устам цена.

Золотых запястий змеи на руках у них.

Перлы звучные на шее и в серьгах у них.

А в руках красавиц свечи яркие горят;

Хоть нагара не снимают, — свечи не коптят.

Стана гибкостью любая в плен брала мой взгляд,

Обещая и скрывая тысячи услад.

И ковер и трон, звездою блещущий вдали,

Эти гурии-кумиры на плечах несли..

На траву ковер постлали, водрузили трон.

Ждал я, что же будет дале, — словно видел сон.

Только время миновало малое с тех пор,

Нечто ярко засияло, ослепляя взор.

Будто бы луна спустилась наземь с высоты,

Легким шагом приминая травы и цветы.

То владычица красавиц — не луна была.

Эти пери лугом были, а она была

Кипарисом среди луга, и над их толпой,

Словно роза, возвышалась гордой головой.

Вот воссела, как невеста, госпожа на трон,

Спал весь мир, а только села — мир был пробужден.

Еле складки покрывала совлекла с лица —

Некий падишах, казалось, вышел из дворца, 

Белое румийцев войско впереди него,

Черное индийцев войско позади него.

А когда одно мгновенье, два ли, миновало,

Девушке, вблизи стоявшей, госпожа сказала:

«Я присутствие чужое ощущаю здесь.

Чую — существо земное между нами есть.

Встань скорее и долину нашу обойди

И, кого ни повстречаешь, — всех ко мне веди».

Та, рожденная от пери, мигом поднялась,

Словно пери над долиной темной понеслась.

Изумись, остановилась, лишь меня нашла,

За руку меня с улыбкой ласково взяла

И сказала: «Встань скорее, полетим, как дым!»

Ждал я этих слов, ни слова не прибавил к ним.

Как ворона за павлином, я за ней летел,

Перед троном на колени встать я захотел.

Стал я в самом нижнем круге средь подруг ее

Молвила она: «Ты место занял не свое.

Не к лицу тебе, я вижу, выглядеть рабом;

Место гостя — не в скорлупке, а в зерне самом.

Подымись на возвышенье, рядом сядь со мной

Ведь приятно и Плеядам плыть перед луной».

Я ответил: «О царица из страны зари,

Своему рабу подобных притч не говори!

Трон Балкис ему не место, это знает он.

Только Сулейман достоин занимать твой трон»,

Молвила: «Здесь ты хозяин. Подойди и сядь.

Станешь ты у нас отныне всем повелевать.

Буду властна над тобою только я одна.

Сокровенное открою только я одна.

Ты мой гость, а мой обычай — почитать гостей»

Понял я, что мне осталось покориться ей,

Чувствовал, что я лишаюсь воли... И на трон

За руку служанкой юной был я возведен.

И с прекрасной девой рядом на престоле том,

Речью ласковой утешен, сел я. А потом

Стол для пира повелела госпожа принесть.

Принесли нам стол служанки, — яств на нем не счесть.