Семь красавиц - [13]

Знатен гость или не знатен, беден иль богат —

Всех равно в покоях царских щедро угостят.

Царь расспрашивал пришельца о его путях,

Где бывал и что изведал он в чужих краях.

Гость рассказывал. И слушал царь его рассказ,

До восхода солнца часто не смыкая глаз.

Так спокойно, год за годом мирно протекал.

От закона гостелюбья царь не отступал.

Но однажды повелитель, как Симург, пропал.

Время шло. Никто о шахе ничего не знал.

Горевали мы; в печали влекся день за днем,

Вести, как о птице Анка, не было о нем.

Но внезапно нам судьбою царь был возвращен;

Словно и не отлучался, снова сел на трои.

Молчалив он был и в черном — с головы до пят.

Были черными — рубаха, шапка и халат.

После этого он правил многие года,

Только в черное зачем-то облачен всегда,

Без несчастья — одеяньем скорби омрачен,

Как вода живая, в вечном мраке заключен.

С ним была я, и светили мне его лучи...

И однажды — с глазу на глаз — горестно в ночи

Он мне голосом печальным жаловаться стал:

«Посмотри, как свод небесный на меня напал,

Из страны Ипема силой он меня увлек

И навеки в этот черный погрузил поток.

И никто меня не спросит: «Царь мой, где ты был?

Почему седины черной ты чалмой покрыл?» 

И, ответ обдумывая и словам его

Молча внемля, прижималась я к ногам его.

Молвила: «О покровитель вдов и горемык...

О властитель справедливый, лучший из владык!

Искушать тебя — что небо топором рубить, —

Кто дерзнет? Один ты волен тайное открыть».

Что достойна я доверья, понял властелин —

Мускусный открыл мешочек, просверлил рубин

И сказал: «Когда я в мире сделался царем,

Возлюбил гостеприимство, всем открыл свой дом.

И у всех, кого я видел, — добрых и дурных, —

Спрашивал о приключеньях, что постигли их.

И пришел однажды ночью некий гость в мой дом,

Были плащ, чалма и туфли — черные на нем.

По обычаю, велел я угостить его.

Угостивши, захотел я расспросить его.

Начал: «Мне, не знающему повести твоей,

Молви, — почему ты в платье — полночи темней?»

Он ответил мне: «Об этом спрашивать забудь.

Никогда к гнезду Симурга не отыщешь путь».

Я сказал: «Не уклоняйся, друг, поведай мне,

Что за чудеса ты видел и в какой стране?»

Отвечал мой гость: «Ты должен, царь, меня простить,

Мне ответа рокового в слово не вместить.

Не поймут, не разгадают люди тайны той,

Кроме смертных, облаченных вечной чернотой».

Умолял его я долго правду рассказать,

Моего томленья, видно, он не мог понять.

Всем мольбам моим как будто он и не внимал.

Предо мной завесы тайны он не подымал.

Но, увидев, как встревожен я, как угнетен,

Своего молчанья словно устыдился он.

Вот что он поведал: «Город есть в горах Китая.

Красотой, благоустройством — он подобье рая,

А зовется «Град Смятенных» и «Скорбен Обитель».

В нем лишь черные одежды носит каждый житель.

Люди там красивы; каждый ликом, что луна,

Но, как ночь без звезд, одежда каждого черна.

Всякого, кто выпьет в этом городе вина,

В черное навек оденет чуждая страна.

Что же значит одеяний погребальный цвет, —

Не расскажешь, но чудесней дел на свете нет.

И хотя бы ты велел мне голову снести,

Больше не могу ни слова я произнести».

Молвил это и пожитки на осла взвалил,

Двери моего желанья наглухо закрыл.

Был мой дух его рассказом странным омрачен.

Я вернуть велел пришельца. Но уж скрылся он.

Свет погас. Рассказ прервался. Наступила тьма...

Стало страшно мне. Боялся я сойти с ума.

Продолжение рассказа начал я искать,

Пешку мысли так и этак начал подвигать.

Но, чтоб стать ферзем, у пешки не нашлось дорог,

Я взобраться по канату на стену не мог.

Обмануть себя терпеньем я хотел тогда.

Ум еще терпел, а сердцу горшая беда.

Проходила предо мною странников чреда.

Всех я спрашивал. Никто мне не открыл следа...

И решил я бросить царство, — хоть бы навсегда!

Родичу вручил кормило власти и суда,

Взял запас одежд и денег я в своей казне,

Чтоб нужда в пути далеком не мешала мне.

И пришел в Китай. И многих встречных вопрошал

О дороге — и увидел то, чего искал.

Город, убранный садами, как Ирема дом.

Носит черные одежды каждый житель в нем.

Молока белее тело каждого из них.

Но как бы смола одела каждого из них.

Дом я снял, расположился отдохнуть с пути

И присматривался к людям целый год почти.

Но не встретил я доверья доброго ни в ком,

Губы горожан как будто были под замком.

Наконец сошелся с неким мужем-мясником.

Был он скромен, благороден и красив лицом.

Чистый помыслами, добрый, смладу он привык

От хулы и злого слова сдерживать язык.

Дружбы с ним ища, за ним я следовал, как тень.

И встречаться с новым другом стал я каждый день.

А как с ним сумел я узы дружбы завязать,

Я решил обманом тайну у него узнать.

Часто я ему подарки ценные дарил,

Языком монет о дружбе звонко говорил.

С каждым днем число подарков щедро умножал,

Золотом — весов железных чаши нагружал,

День за днем свои богатства другу отдавал,

Исподволь и осторожно им завладевал.

И мясник, под непрерывным золотым дождем,

Стал к закланию готовым жертвенным тельцом.

Так подарками моими был он отягчен,

Что под грузом их душою истомился он.

Наконец меня однажды он в свой дом привел.

Был там сказочно богатый приготовлен стол.

Всех даров земных была там — скажешь — благодать.

Хорошо умел хозяин гостю угождать.