Село милосердия - [12]

Поторапливая коня, Марк Ипполитович скакал по селу, не замечая ни детишек, разбегавшихся при виде мчащегося всадника, ни испуганных взглядов сельчан, выглядывавших из окон. Плетни, заборы, хаты сливались в сплошную пеструю ленту. Быстрая езда заставляла крепче сжимать бока коня шенкелями, посылая его, как в атаке, вперед широким наметом. Видно, крепко сидели в человеке кавалерийские привычки.

С тех пор как Марк Ипполитович снял военную форму, прошло добрых два десятка лет. Начинал служить еще в царской армии, был и красным конником в гражданскую. Шесть долгих лет, считай, две войны, не снимал с плеч солдатской шинели. Все шло оттуда: лихость и удаль, жестокость и нетерпимость к любой расхлябанности, резкость в обращении с людьми и, чего греха таить, преклонение перед начальством. Зародилось это свойство давно, въелось в плоть и кровь, стало чертой характера.

Осадив коня возле правления, Олексиенко кинул поводья на ограду полисадника. Первым, кого увидел в конторе, был Пащенко. Бухгалтер одиноко сидел в углу за столом и нервно покручивал пышные черные усы. Бледные щеки его ввалились, стала особенно заметна нездоровая худоба. Болел Пащенко еще с гражданской, давало о себе знать тяжелое ранение. В июле его призвали в армию, но сразу же отпустили по чистой. И вернулся он в село к своим бухгалтерским книгам и колхозному архиву, которым заведовал по совместительству.

— Не нашел председателя, Родион Павлович, — тяжело отдуваясь, доложил Олексиенко. — Все объездил — нема. Как сквозь землю провалился!

— Кто? — не понял поглощенный своими мыслями Пащенко.

— Да Кравчук… Ты ж сам за ним посылал, или запамятовал?

— Тут он, председатель, — рассеянно отозвался бухгалтер.

— Зачем же было зря гонять, — разозлился Олексиенко.

— Посылал, потому как он нужен был срочно… И тихо ты, не болобонь. Григорий Антонович по телефону говорит.

Олексиенко послушно умолк. Только сейчас он услышал густой бас председателя:

— Докладываю. Колхоз имени Брусиловского скот эвакуировал. Количество — полсотни голов ровно…

Телефон — продолговатый деревянный ящик с ручкой и двумя блестящими круглыми чашечками звонка — висел на стене. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и сквозь щель отчетливо долетало каждое слово.

— Осталось десять коров, — продолжал Кравчук тем же ровным голосом. — Раздали по дворам. Думаю, народ сохранит.

Затем наступила долгая пауза. Видно, там, на другом конце провода, давали подробный инструктаж. Кравчук только изредка ронял: «Понятно. Сделаем. Слушаюсь…»

Председатель стоял у телефона, прижимая к уху черную трубку. В его мозолистых ручищах она казалась игрушечной. Кравчуку было под сорок, ни единого седого волоска не пробивалось в его жесткой смолистой шевелюре. Ворот синей изрядно вылинявшей косоворотки был расстегнут, открывая кирпичную от загара шею. Мужик он был высокий, широкоплечий, с властным характером. За семь лет бессменного председательства привык к тому, что все его распоряжения выполнялись беспрекословно.

— Меня товарищ Шевченко вызывал, — напомнил председатель невидимому собеседнику. — Может, надобность миновала? Нет? Тогда я подожду…

Заметив приникшего к двери Олексиенко, председатель махнул ему рукой: мол, не мешай. Но Марку Ипполитовичу уходить было не с руки. Тут, можно сказать, главное решается. Как же первому не узнать? Сверх меры любопытный, Олексиенко сделал вид, что не понял намека и, потоптавшись на месте, отодвинулся к окну. Однако Пащенко на поленился встать и захлопнуть дверь. В комнате наступила тишина. Зато отчетливо стал различим гул артиллерийской канонады, доносившийся из Борисполя, от которого до села было всего-навсего полтора десятка километров.

Неожиданно дверь соседней комнаты распахнулась. На пороге стоял Кравчук с потемневшим, как грозовая туча, лицом.

— Что случилось, Григорий Антонович? — вскрикнул Пащенко.

Председатель отозвался не сразу. Подошел к окну, выглянул на улицу. Затем, не оборачиваясь, глухо сказал:

— Вот что, Родион, собери-ка колхозный архив, да поживее. Ховать будем. Немедленно! — Повернувшись к Олексиенко, спросил: — Конь при тебе, дед?

— Туточки, товарищ председатель.

— Поручение тебе такое: скачи по селу, выкликай сюда Леонтия Батюка, Федора Гниду, Евдокима Игнатенко, Иосифа Тетеру, Пимена Корницкого, Владимира Литуса.

Каждое имя Кравчук произносил отчетливо, словно отрубал одно за другим из длинного списка, хранившегося в памяти. Председатель знал каждого жителя села поименно.

— Так то ж все партийные, — растерянно протянул Олексиенко. — Собрание проводить надумали?

— Нет, Марк Ипполитович, собираться нам теперь, видимо, не скоро придется. — Кравчук умолк, прислушиваясь к далеким разрывам, тряхнул головой, как бы отгоняя ненужные мысли: — Немцы на подходе. Получен приказ: коммунисты уходят из села на восток!

4. НА ПРОРЫВ

Дорога была сплошь забита войсками. Между машинами, повозками и орудиями шли солдаты из разных частей, сведенные вместе страшной бедой отступления. Гражданских — мужчин, женщин с детьми, тащивших узлы, толкавших перед собой тачки с домашним скарбом, — было сравнительно немного.