Секреты Достоевского. Чтение против течения - [64]

Из всех романов Достоевского этот, возможно, наиболее труден для понимания. Громадная куча трупов в конце «Бесов», включая убийство Шатова и смерть его жены и ребенка, ставит вопрос о том, какой позитивный смысл можно извлечь из его судьбы. Как я говорила в своем разборе «Преступления и наказания», апофатический подход дает альтернативу аналитическому прочтению «в изъявительном наклонении». Скрытая истина торжествует, хотя все наблюдаемые факты свидетельствуют о том, что сей мир лежит во зле. Произведения Достоевского сохраняют свое значение благодаря готовности читателей принимать его парадоксы ради их скрытой силы преодолевать эти факты – которые, в конце концов, суть просто вымысел, шелуха, покрывавшая непреходящую истину. Каждый – не только обманутый отец – может предпочесть сомнения и внешнюю справедливость или принять таинство веры и искупления.

Глава седьмая О клевете, идолопоклонстве и самозванцах: «Бесы»

Весь этос происходит из откровения.

Мартин Бубер[113]

…зло человек фактически знает только в той мере, в какой он знает о себе самом, все остальное, что он называет злом, – не более чем иллюзия; но самовосприятие и самопонимание – чисто человеческие свойства, вторжение в природу, во внутреннюю судьбу человека.

Мартин Бубер [114]

Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи.

Ин. 8: 44

«Никого не винить, я сам».

Ставрогин[115]

Как мы видели выше, центральным вопросом романа-памфлета Достоевского является вопрос отцовства. Юридически являясь отцом Петра Степановича, Степан Трофимович несет ответственность за его поступки; преступления Петруши можно объяснить тем, что отец пренебрегал его воспитанием. В качестве наставника Степан Трофимович воспитал молодое поколение, в частности Ставрогина. События «Бесов» в значительной степени определяются взаимодействием между этими двумя его «сыновьями». Соответственно, теперь нам необходимо переключить внимание на горизонтальные родственные связи, братские отношения и личность Ставрогина. Постоянно возрастающая роль темы братства в произведениях Достоевского отражает важные исторические тенденции. В поисках научных путей объяснения мира мыслители середины XIX века начали ставить под сомнение авторитет традиционных отцовских фигур (Бога, монархов и родного отца). Новые радикальные социалистические учения подняли на щит понятие «fraternite», или солидарности исповедующих радикальные убеждения людей молодого поколения, действия которых были направлены на замену патриархальных структур прошлого новым общественным порядком. В своих поздних романах Достоевский показывает распавшиеся семьи с безответственными или отсутствующими отцами как миниатюрное отражение этих больших социальных проблем. Это исследование понятия «братства» и его моральных и политических аспектов начинается с «Бесов»[116].

Происхождение как Ставрогина («Князя»), так и Петра Верховенского («Нечаева») загадочно. Достоевский пишет в записной книжке:

Князя с Нечаевым связывают взаимность тайн случайная. <…> Нечаев обличает отца – чужие грехи в Швейцарии. <…> Тон в том, что Нечаева и Князя не разъяснять.

Нечаев начинает с сплетен и обыденностей, а Князь раскрывается постепенно в действии и без всяких объяснений.

Про одного Степана Трофимовича всегда с объяснениями, точно он герой [Достоевский 19746: 260–261] (курсив мой. – К. А.).

Загадка Петра Верховенского, как мы видели, связана с его непонятным происхождением. В родословной Ставрогина сомневаться не приходится; его загадка связана с его литературным происхождением и его функцией в романе[117]. Уже в записных книжках Достоевский обрисовывает обоих персонажей в плане их отношения к языку повествования. Петруша – креатура языка; Ставрогин уже находится здесь – до всех слов. Эти фундаментальные факты имеют принципиальное значение при определении онтологического и этического статуса этих персонажей. Если, как я утверждаю, зло в нарративном мире Достоевского связано с высказыванием лжи и клеветой, то нам, безусловно, следует опасаться того, кто «начинает со сплетен». И наоборот: возможно, в персонаже, на первый взгляд существующем вне нарратива, автор ищет альтернативу этому злу?

Наш интерес к теме братства позволяет нам, забежав вперед, бросить беглый взгляд на величайшую книгу Достоевского, которая посвящена именно братьям. В. К. Кантор недавно оспорил общепринятую интерпретацию «Братьев Карамазовых», согласно которой Иван Карамазов считается наиболее виновным из братьев [Кантор 1994]. Основываясь на здравом смысле, Кантор разумно заявляет, что за убийство отвечает тот, кто его совершил, т. е. Смердяков. Исследователь помещает совесть Ивана в центр борьбы между двумя волями: волей Алеши, который говорит: «Убил отца не ты» [Достоевский 1976: 40] (курсив мой. – К. А.), и Смердякова, утверждающего: «Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был…» [Достоевский 1976: 59]. Алеша выражает веру в невиновность человека (отрицает грех), Смердяков обвиняет того же человека в преступлении (утверждает грех). История Ивана (которую Кантор сравнивает с Книгой Иова) представляет собой картину борьбы человека против беса-искусителя. Смердяков искушает Ивана не совершить преступное деяние (поскольку преступление Смердяков совершает сам), но поверить в ложь о его, Ивана, виновности в нем.