Секреты Достоевского. Чтение против течения - [65]

Эта точка зрения на виновность Смердякова противоречит традиционной трактовке романов Достоевского, согласно которой в преступных мыслях виновен тот, у кого они возникли, в то время как за преступные поступки несут ответственность другие. В «Бесах» Петр Верховенский, как и Смердяков, играет роль «приспешника»; он притворяется орудием Ставрогина; он наносит роковой удар в подготовленном заговорщиками убийстве; и, подобно Смердякову, он отягчает свое преступное деяние самым тяжким, с точки зрения Достоевского, грехом: клеветой. Клевета и признание собственной вины являются противоположностями. В произведениях Достоевского, в частности в «Преступлении и наказании», таинство исповеди является шагом к откровению и благодати. В тот момент, когда человек от всей души, правдиво и трепетно исповедуется в совершенном злодеянии, он оказывается очищен и прощен одним этим признанием. Здесь, вслед за Дж. Л. Остином, мы считаем речь действием, несущим этическую нагрузку с реальными последствиями: сказанное слово изменяет мир [Остин 1986]. К тому же у Достоевского все люди ответственны друг за друга, т. е. все виновны. И наоборот, обвинение другого влечет за собой отрицание собственных дурных мыслей или поступков, отказ взять на себя чужую вину, а также попытку свалить вину на другого. В Библии дьявола называют «обвинителем» (или, в русском переводе, «клеветником»), а в мире Достоевского любое обвинение есть клевета[118]. Если побуждение сознаться всегда есть добро, то обвинение всегда есть зло. Отрицая благодать и истину, обвинение уничтожает их, а утверждая зло, обвинение создает его. В братской драме «Бесов» Петр Верховенский говорит (обвиняет), а Ставрогин слушает – он тот или то, что Петр пытается поймать в ловушку слов.

Самая первая предварительная заметка автора гласит: «Всё дело в характерах» [Достоевский 1974в: 58]. Ложь Петра Верховенского становится детонатором для совершающихся в романе преступлений, а исповедь Ставрогина – его важнейшей моральной загадкой. В одном из самых неоднозначных критических разборов романа К. В. Мочульский понимает образ Ставрогина как композиционную ось романа. Процитировав знаменитую заметку из записной книжки автора «Князь <Ставрогин> всё», Мочульский предлагает схему, в которой Ставрогин находится в центре ряда концентрических кругов. Женщины, с которыми он состоит в интимной связи: Даша, Мария Шатова, Марья Тимофеевна и Лиза Тушина – образуют самый ближний круг. Во второй круг Мочульский помещает четырех мужчин, с которыми Ставрогин непосредственно взаимодействует: Шатова, Кириллова, Петра Верховенского и Шигалева. Второстепенные персонажи образуют третий круг.

Можно поспорить с тем, кого именно исследователь поместил в тот или иной из своих кругов, – например, я бы добавила в первый круг соблазненную Ставрогиным девочку Матрешу, а во второй – Лебядкина и подчеркнула бы «бинарную» напряженность между Ставрогиным и Петром Верховенским в самом центре романа, – но его схема интересна и убедительна. Поместив личность Ставрогина в центр романа, Мочульский трактует весь сюжет как отражение его внутренней борьбы:

От всех кругов радиусы ведут к центру; токи энергии пробегают по всему организму романа, приводя в движение все его части. Толчки и взрывы, происходящие в глубине сознания героя, передают сотрясение от одного круга к другому: волны расширяются и растут, напряжение захватывает сначала несколько людей, потом кружки и, наконец, весь город. Душевная борьба Ставрогина становится общественным движением, воплощается в заговорах, бунтах, пожарах, убийствах и самоубийствах. Так идеи превращаются в страсти, страсти в людей, люди выражают себя в событиях. <…> Распад личности, смута в губернском городе, духовный кризис, переживаемый Россией, вступление мира в катастрофический период его истории, – таковы все расширяющиеся круги символики «Бесов» [Мочульский 1980: 355].

Все действие «Бесов» зависит от этих отношений. Чем теснее связан тот или иной персонаж со Ставрогиным, тем более значительна его роль. Однако то, что Мочульский, как и другие литературоведы, основное внимание уделяет образам персонажей, в одном важном вопросе уводит их на ложный путь. Принято считать, что, поскольку Ставрогин находится в центре кругов, он и должен нести ответственность за поступки других героев и их страдания и проблемы: если речь идет о женщинах – за беременности, реальные или воображаемые, а у мужчин – за убийство Шатова и другие катастрофы, происходящие на страницах романа. Если принимать его бесовскую природу как данность, такое истолкование становится неизбежным. Однако с учетом нашего тезиса (и тезиса Достоевского) о том, что каждый человек сам несет ответственность за свои поступки, мы должны поставить такое предположение под сомнение. Правда ли, что Ставрогин является источником одержимости бесами, описываемой в романе, или, может быть, он исполняет функцию козла отпущения — предлога, которым другие пытаются воспользоваться, чтобы уйти от ответственности?[119] Если так, то сходство его роли с ролью Свидригайлова в «Преступлении и наказании» не случайно. В обоих случаях наши знания о якобы имевших место злонамеренных поступках героя основаны на рассказах третьих лиц – иными словами, на «клевете»; мы не видим их своими глазами. Отдельную проблему составляет загадочная природа Ставрогина: если так трудно понять, что он собой представляет, почему его так часто считают источником зла?