Секретная служба Великобритании. Из истории тайной войны - [35]

Отвлекающий маневр в виде заговора против жизни лорда Берли, может быть, и произвел желаемое впечатление на Елизавету, однако он не покончил с ее колебаниями по поводу участи Норфолка, хотя за его казнь горячо ратовал собравшийся весной 1572 года парламент. Решение о казни было окончательно принято в конце мая. 2 июня, стоя на эшафоте, Норфолк в предсмертной речи снова отрицал, что он давал согласие на мятеж, на вторжение испанцев, отверг «папу и его религию».

Английская дипломатия максимально использовала раскрытие «заговора Ридольфи», чтобы ослабить поддержку Марии Стюарт парижским двором, представив ее союзницей Испании. Но эти действия должны были быть такими вне зависимости от того, какой в действительности была подоплека «заговора Ридольфи». Сам флорентиец потом неоднократно ходатайствовал о возмещении убытков, понесенных им ради святой церкви. Папа Григорий XIII отказал, а еще через три десятилетия точно так же поступил английский король Яков I, сын Марии Стюарт. Флорентиец неоднократно выполнял дипломатические поручения своего государя, великого герцога Тосканского, был его послом в Риме, Мадриде и Лиссабоне и мирно скончался 81 года от роду.

Подводя итоги, можно сказать, что нет ни одного факта, прямо свидетельствовавшего, что Ридольфи был шпионом лорда Берли, а не искренним, хотя и опрометчиво поступавшим, агентом католической церкви. Совокупность косвенных доказательств свидетельствует о провокаторской роли Ридольфи, хотя каждый его поступок допускает различные истолкования. Несомненно, что он снабжал доверившихся ему лиц заведомо ложной, оптимистической информацией — например, о готовности герцога Альбы немедля послать войска на помощь восставшим английским католикам. Зачем было Ридольфи уверять Пия V и Филиппа II, что герцог Норфолк, живший и умерший протестантом, в действительности тайный католик? Эти и другие подобные утверждения Ридольфи явно вредили тем, в интересах кого якобы действовал итальянский банкир. Между тем флорентиец, как доказывают его успехи в торговых предприятиях, был опытным дельцом, и подобного рода нелепые поступки вряд ли могли быть следствием простого недомыслия. Слабым пунктом в концепции Ф. Эдвардса является объяснение мотивов поведения Ридольфи. Арестованный в Англии итальянец мог под угрозой пытки дать какие угодно обязательства служить Берли, но какой смысл было ему соблюдать эти обещания с перспективой навлечь на себя месть папы и испанского короля? Эдвардс считал, что риск был не очень велик, а мотивом являлись деньги, которые следовало получить Ридольфи от его английских должников — 3,5 тыс. фунтов стерлингов (очень большая сумма по тем временам) — и которые иначе конфисковали бы власти. В случае смерти Елизаветы и вступления на престол шотландского короля Якова перед флорентийским банкиром тоже открывались благоприятные возможности. Удайся заговор — Ридольфи тоже не был бы, конечно, в накладе.

Как ни относиться к концепции Ф. Эдвардса, факт переговоров шотландской королевы с Альбой доказывают бумаги, захваченные еще в апреле 1571 года у сторонников Марии Стюарт, после занятия ее врагами замка Думбартон. Историк-иезуит, пытаясь доказать свой тезис, стремится затушевать, насколько планы Ридольфи точно отражали интересы Марии Стюарт и Норфолка — так точно, что одно это возбуждает сомнение в неодобрении планов флорентийца шотландской королевой и герцогом.

Вряд ли можно документально опровергнуть традиционную точку зрения, выраженную М. Минье, что Берли узнал о заговоре от Байи, но и тогда он еще не был «в состоянии доказать его и начать преследование».

Известно, что Сесил, как и сама Елизавета, и в 1571 году и много позднее были противниками открытой военной конфронтации с Испанией, на чем настаивали Лейстер и Уолсингем. Не могло ли провоцирование «заговора Ридольфи» привести к такой конфронтации, активизировать и Альбу, и Филиппа II? Сесил, если он собирался провоцировать заговор, не мог не задать себе подобный вопрос и тем самым не привести веский довод против такой игры с огнем.

Сам Ф. Эдвардс признает, что приводимые им косвенные улики виновности Уильяма Сесила, лорда Берли, в фабрикации «заговора Ридольфи» вряд ли убедили бы беспристрастный суд и тем более недостаточны для суда истории. «Но если нельзя вынести окончательное суждение о роли Ридольфи и Сесила, — пишет он, — то тем менее возможно осудить герцога Норфолка и шотландскую королеву Марию Стюарт. Если мало что доказано, говорящее в их пользу, еще менее то, что свидетельствует против них». Быть может, Эдвардс преувеличивает степень «недоказанности» участия Норфолка и Марии Стюарт в заговоре. Однако историку-иезуиту удалось по крайней мере поставить под сомнение традиционную интерпретацию «заговора Ридольфи».

При любом истолковании этого заговора не подлежит сомнению, что английская разведка в это время прибегала к провокациям крупного масштаба. Примером может служить дело Джона Хокинса, одного из «королевских пиратов», которые с фактического позволения Елизаветы вели на море необъявленную войну против Испании, захватывая нагруженные золотом и серебром испанские корабли на их пути из колоний на родину. Чтобы освободить своих матросов, попавших в плен к испанцам и томившихся в тюрьмах инквизиции, Джон Хокинс сделал вид, что решил вернуться в лоно католической церкви. Получив аудиенцию у Марии Стюарт, он послал в Мадрид своего агента Джорджа Фитцуильяма, который повез с собой рекомендательное письмо от шотландской королевы. Филипп II отдал распоряжение освободить английских моряков и выдать каждому из них по 10 дукатов. Испанский король приказал также передать Хокинсу патент на титул испанского гранда и, что важнее, большую сумму денег — целых 40 тыс. фунтов стерлингов. В свою очередь, Хокинс обещал перейти со своим флотом на сторону Испании. 4 сентября Хокинс с удовлетворением писал Берли о своих испанских партнерах по переговорам: «Я надеюсь, господь бог разрушит их планы и они сломают себе шею из-за собственных умыслов».