Секретная просьба - [119]

Правда, после этой истории несколько дней в Ромашках никто не появлялся. Белые проходили где-то рядом, но мимо.

— Может, нас и минует беда, — поговаривать стали в Ромашках. — Может, белые нас не тронут.

Юхим Задорнов на такие слова качал головой:

— Дожидались овцы добра от волка.

Красная Армия отступала. Бои шли уже где-то под Гатчиной. Нужно было решать, как поступить с коммуной. Хотели до лучших времён её распустить. Скот развести по дворам коммунаров. Общественное зерно разделить или ссыпать в тайные ямы. Хотели, но не управились.

Неожиданно в Ромашки приехал бывший графский управляющий Фаддей Лихоборов. Он придирчиво осмотрел барский дом и хозяйство. Ходил на конюшню, на скотный двор. Обошёл погреба и амбары. Осмотром своим Лихоборов остался доволен.

Управляющий привёз распоряжение белых властей, по которому отнятые в 1917 году помещичьи земли, скот, сельскохозяйственный инвентарь и всё прочее опять возвращалось старым владельцам. Мало того. За землю, которой эти два года пользовались крестьяне, причиталась арендная плата помещикам, и многое другое ещё причиталось.

— Большевикам теперь крышка, — потрясал Лихоборов какой-то бумажкой. — Советской власти считай что не было. Скоро приедет наш барин и благодетель. Так смотрите у меня, чтобы встречать с хлебом и солью, наставлял управляющий.

Крестьяне молча слушали эти речи. Вид у Лихоборова был грозный, начальствующий.

Однако потом по селу пошли пересуды.

— Советская власть — не репа! — выкрикивал Юхим Задорнов. — Её свинячьим рылом не сковырнёшь! Она, мужики, с копытом. Под нож, как телок, не станет. Правильно говорю?

— Верно, — гудели крестьяне.

— Гнать Лихоборова в шею!

На следующий день Юхим Задорнов, старуха Вирова и Иван Горемыка явились к управляющему.

— Вот что, Фаддей Захарыч, — начал Юхим Задорнов. — Уезжал бы ты подобру-поздорову. В общем, так — словно тебя здесь и не было.

Лихоборов поначалу упрямился.

— Не зли, не испытывай, — предостерёг Горемыка.

— Уезжай, уезжай, батюшка, — повторяла старуха Вирова. — Оно же лучше, когда добром.

Лихоборов уехал.

Коммунары были довольны. В ту же ночь на бугре за Ромашками они вырыли глубокие ямы и ссыпали в них зерно. Скот же угнали в лесные овраги. Вместе со скотом ушла и старуха Вирова.

— Может, кого помоложе, — говорил ей Юхим Задорнов. — Куда тебе, Пелагея Никитична!

Старуха сделала вид, что не слышит:

— До встречи, Юхим Силаич!

СВИДЕЛИСЬ

Это было ночью. А утром…

Утром в Ромашки прибыла воинская команда во главе с молодым офицером поручиком Щербацким — каким-то дальним родственником тех самых Щербацких, имение которых и было в Ромашках. Команду привёл Лихоборов.

Офицер был худ, роста среднего. Нос имел вздёрнутый, глаза маленькие, точь-в-точь поросячьи.

Нюте он не понравился. Она вспомнила слова Задорнова о репе и свинячьем рыле. Представила огород и офицера Щербацкого, который стоял на четвереньках и ковырял своим вздёрнутым носом землю.

Нюта не сдержалась, хихикнула.

Белые приказали всем жителям Ромашек собраться на деревенской площади. Щербацкий долго смотрел на крестьян, наконец произнёс:

— Коммунисты, два шага вперёд.

Никто не шевельнулся.

— Есть коммунисты?

— Есть, — вдруг раздался голос Юхима Задорнова. Он вышел вперёд.

— Есть, — сказал Горемыка и тоже вышел вперёд.

Затем вышли Задорновы Аггей и Степан. Затем Клаша Задорнова. Затем старый-престарый дед Савелий Задорнов. Кончилось тем, что все коммунары вышли вперёд.

Поручик удивлённо повёл глазами. Потом поманил к себе Лихоборова и батюшку отца Капитолия. Они о чём-то стали шептаться. Батюшка услужливо кивал головой. Щербацкий достал блокнот и что-то записывал.

Затем батюшка и Лихоборов отошли, а поручик опять повернулся к собравшимся. Заглянув в блокнот, он выкрикнул:

— Крестьянин Юхим Задорнов.

— Крестьянин Юхим Задорнов, — прогудел стоявший рядом с офицером усатый фельдфебель.

— Я, — отозвался Задорнов.

К нему подошли солдаты, вывели из толпы.

— Крестьянин Иван Горемыка!

Вывели Горемыку.

— Крестьянка Пелагея Вирова!

Толпа молчала.

— Крестьянка Пелагея Вирова!

— Где крестьянка Пелагея Вирова?

Толпа молчала.

Тогда к Щербацкому опять подошёл отец Капитолий, потянулся к офицерскому уху. Поручик, выслушав, понимающе мотнул головой.

Кроме Юхима Задорнова и Ивана Горемыки, всех распустили. Через два часа солдаты приволокли в село и старуху Вирову. Всех троих посадили в подвал господского дома.

На следующий день они, как активисты ромашкинской коммуны, были повешены.

— Вот и свиделись, — сказала перед смертью старуха Юхиму Задорнову.

— Выходит, что свиделись, Пелагея Никитична, — ответил Задорнов.

«ВСЕХ СРАЗУ. ВОТ ТАК!»

В день казни ромашкинских коммунаров на Митю снова напала его болезнь.

Он носился по селу и то пронзительно горько плакал, то заливался безумным хохотом.

— Ангелы, ангелы! — выкрикивал Митя. — Проснитесь быстрее, ангелы. Разбудите вы нашего боженьку. Сатана на земле…

Горбун подбегал то к солдатам, то к усатому фельдфебелю, то к самому офицеру Щербацкому.

— Глянь, глянь, — дурачок! Песенку спой, дурачок, — гоготали солдаты.

— Пошёл вон, — отгонял Митю усатый фельдфебель.

Поручик Щербацкий брезгливо морщился и взмахивал перед самым Митиным носом нагайкой.