Секретная просьба - [118]

Ромка нёсся вместе со всеми.

— Оно бы огню прихватить! — выкрикнул кто-то.

Тогда Ромка вернулся назад. Однако вскоре, люди ещё не дошли до леса, он появился снова. Верхом на коне. На любимом Арапчике, с горящим факелом, как с мечом, в руках.

Он пришпорил Арапчика и, словно в воду, нырнул в темноту.

Сколько пролежала в забытьи Нюта? Час, два, а может, всего минуту. Только вдруг показалось Нюте, что кто-то её тормошит за плечи.

— Нюта, Нюта, — слышит Нюта знакомый голос.

Приоткрыла она глаза. Смотрит: лошадиная морда, догорающая головня, чей-то чуб и густые брови.

«Так это же Ромка!» — мелькнуло у Нюты, и снова закрылись глаза.

Когда Нюта полностью пришла в себя, она уже была на спине у Арапчика. Нюта видит Ромку, чувствует тёплую холку лошади. Девочка полулежит. Ноги её свисают. Правое плечо упирается в Ромкину грудь. В руках мёртвой хваткой зажата волшебная палочка.

Арапчик идёт шагом. Откуда-то сверху свисают еловые ветви. Растворяясь в ночном небе, над головой у Нюты бесконечной чередой проплывают листья. И сквозь них, то исчезая, то вновь появляясь, всё с тем же любопытством смотрит на Нюту звезда, та самая, а рядом с ней и её подружка.

И Нюте кажется, что Арапчик вовсе не конь, а сказочный Серый волк. И Ромка не Ромка, а красавец Иван-царевич. И конь ступает не по земле, а бесшумно скользит по лесу. И плывут они в дальние дали, минуя ветры и грозы.

Нюте спокойно. Нюте на редкость радостно.

— Ты царевич? — спросила Нюта.

Ромка не понял и только повёл плечами.

ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ

Вскоре Нюта и Ромка снова пошли на берег Луги. Только не купались они теперь. Было ветрено. Низко ползли облака. Вода казалась стальной по цвету и била рябью в холодный берег.

Сидели вначале молча. Нюта вспоминала город и речку свою Миасс. Всё казалось далёким-далёким. Словно и вовсе не было. Ни того страшного дня и офицерских криков над кручей Миасса. Ни погребов, в которых сидела Нюта. Ни долгого и сложного пути в Петроград.

И то, что было после, тоже как-то забылось. Не то чтобы совсем. Нет. Нюта помнит и Вирова, и комиссара Лепёшкина, и Наливайку, и Зигу, и товарища Ли. Помнит «Гавриил» и Кронштадт. Но всё это как-то расплылось в сознании Нюты.

Ясно осталось одно — добрая память о людях. И о балтийцах, и о тех, кто укрыл её от расправы в Миассе, и о тех, кто принял её, как свою, в Ромашках.

Потом Нюта вспомнила про волшебную палочку. Палочка оказалась простой клюкой, забытой в лесу у берёзы каким-то дедом. Хоть и посмеялся тогда кое-кто над Нютой, хоть и было обидно Нюте, что найденная палочка всего-то клюка, однако по-прежнему верилось Нюте, что всё же есть на свете волшебная палочка. И добрый волшебник на свете есть.

Почему-то она опять стала думать о Вирове, о комиссаре Лепёшкине, о старухе Вирихе и о многих других.

Сидели молча. И вдруг Ромка придвинулся к Нюте, стал серьёзный-серьёзный, наклонился и тихо сказал:

— Уезжаю я, Нюта. Буду бить белых. Ухожу на колчаковский фронт.

Нюта опешила, посмотрела на Ромку.

— Так это ого-го как далеко!

— Я быстро, — ответил Ромка. — Я на коне.

«Фантазёр», — подумала Нюта.

Однако утром, когда Нюта проснулась и глянула в окно, около ворот на привычном месте она не увидела Ромку.

Ночью, забрав Арапчика, Ромка исчез.

Зря Ромка бежал на Восточный фронт. Через три дня белые сами явились в Ромашки.

Глава четвёртая «ПРОСТИ МЕНЯ, РОМКА»

НАЧАЛОСЬ

Летом 1919 года белые начали неожиданное наступление на Петроград. На помощь Колчаку и Деникину шёл генерал Юденич. Те двигались с востока и с юга. Юденич ударил с запада.

В первые же дни белые достигли реки Луги, заняли Ямбург. Один из отрядов вступил в Ромашки.

— Ну, прячь свою красоту, — кивнув на Нютин морской наряд, сказала старуха Вирова. — Нынче от тельняшки и бескозырки до могилы один шажок.

Жизнь в Ромашках как бы остановилась. Все притихли. Забились в избы. Ждали большой беды.

Однако белые пробыли в Ромашках всего одну ночь. Ничего дурного они пока не сделали. Пострадал лишь один отец Капитолий. И то по своей же глупости.

Произошло это так. Утром перед отправкой в дальнейший путь белые организовали церковный молебен.

Отец Капитолий, выпив для храбрости, важно явился в храм, развёл кадило, прокашлял голос и басом запел:

— Во славу храброму русскому воинству, несущему защиту от исчадия ада — большевиков, во славу святой России да дарует вам господь силы во веки веков, аминь.

Всё шло хорошо.

Но вот батюшка увлёкся, забылся и крикнул своё «братишки».

Солдаты переглянулись. Офицеры насторожились.

— Богу, братишки, помолимся. Богу помолимся, — продолжал с увлечением батюшка.

То ли лишнюю чарку утром принял отец Капитолий, то ли просто забылся, только кончил батюшка совсем неожиданно:

— Помолимся, братишки, помолимся. Советской власти помолимся. Да сохранит её господь во веки веков!

От напряжения ворот поповской рясы расползся, и все увидели на груди отца Капитолия морскую тельняшку.

Уважая священный сан, батюшку не повесили. Однако тут же, на пороге божьего храма, белые содрали с него штаны и безжалостно избили кнутами.

— Ну, началось, — произнёс отец Ромки Юхим Задорнов.

И он не ошибся.

ДО ВСТРЕЧИ, ЮХИМ СИЛАИЧ!