Секрет Черчилля - [98]

Последнее предупреждение

Весь вопрос был в том, чтобы выбрать благоприятный момент для перехода к действиям. Для Черчилля все, что союзникам надо было обсуждать или решать, должно было делаться исходя из соображений «превентивной войны». Они должны были убедиться в том, что время работает не на них. «Часто хотят знать, — сказал он, — на нашей ли стороне время?» И Черчилль торжественно заявил: «Мы, безусловно, не располагаем неограниченным временем, чтобы решить вопросы, которые должны быть решены».

Имел ли он в виду конец атомной монополии Соединенных Штатов с того момента, когда русские в свою очередь будут обладать ядерным оружием? Вполне возможно. Такая перспектива должна была, конечно, угнетать Черчилля, ибо она уничтожала его мечту.

Правда, Черчилль поспешил добавить: «Я не думаю, чтобы к насильственным действиям можно было перейти в настоящий момент». Он, определенно, думал при этом о берлинском кризисе. Черчилль должен был знать, что генерал Клей, как мы увидим дальше, намеревался идти на прорыв «блокады» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но он должен был также знать, что это «насильственное действие» не имело шансов на успех, поскольку Вашингтон возражал против этого.

Черчилль не думал ни о чем другом, кроме «превентивной войны».

Чтобы заставить американцев почувствовать всю серьезность проблемы, возникшей в связи с существованием русского коммунистического государства, и понять необходимость стереть его с карты мира, он рассматривал проблему на примере Китая. Дальний Восток был предметом особой заботы Соединенных Штатов, а характер развертывавшихся там событий вызывал у них тревогу. Соединенные Штаты не должны, дескать, почивать на своих дипломатических лаврах: Атлантический пакт и «доктрина Трумэна». «Намереваемся ли мы выиграть войну?» — спрашивал он. Проблему этой войны нельзя решить, «если сосредоточить внимание только на Европе». Следует «учитывать также и Азию». И он безжалостно коснулся больного места Америки. «Самым большим бедствием после нашей совместной победы была гибель Китая в результате атак и интриг коммунистов».

Это последнее предупреждение в адрес американцев было выбрано весьма искусно. Связывая «китайскую проблему» с «советской проблемой», Черчилль надеялся сделать ее более ощутимой для американцев. Его доказательство было столь же простым, сколь и откровенным. Союзникам не удалось «задушить» красную Россию после революции, поэтому Соединенные Штаты проиграли партию в Китае. Следовательно, проиграв партию в Китае, Соединенные Штаты должны попытаться выиграть ее в Европе, беря всю проблему борьбы против большевизма в целом и подрубая корень «зла»— Советское государство.

Он не несет ответственности за сложившееся положение вещей, оправдывался Черчилль. Он «надеялся», что после войны Советский Союз будет иметь «доступ во все океаны мира», «ко всем источникам сырья», что «русские будут повсюду приняты как братья в счастливой семье». В заключение он подчеркивал эту идиллическую картину «сосуществования»: «Такой была наша цель, наш идеал!..»

Итак, винить было некого, кроме «четырнадцати человек из Кремля». Поэтому, заканчивая свою речь новым прославлением политики силы по отношению к СССР и патетическим призывом к единству и твердости «перед лицом тирании», Черчилль восклицал:

«Вперед, выполним нашу миссию и наш долг в страхе перед богом и никем больше».

(«Мы боимся бога и больше никого на земле». Таким был девиз и Вильгельма II.)

Несомненно, чтобы показать, что он говорит не только от своего имени и что изложенные им идеи не чужды британскому правительству, Черчилль воздал хвалу политике Бевина. Глава министерства иностранных дел тотчас же подтвердил, что достоин ее, заявив через день после этого, выступая в Национальном клубе прессы в Вашингтоне, что он полностью согласен с лидером консервативной оппозиции, когда тот говорит, что «время не обязательно работает на демократию».

Разумеется, новая речь Черчилля вызвала много откликов в Соединенных Штатах. Но ее практический результат был незначительным. Его намерение снова настроить американцев против русских было слишком явным. Тем самым он вновь подтвердил репутацию, которая уже утвердилась за ним и в Москве и в Вашингтоне. И там и здесь было уже давно известно, что именно Англия поддерживает напряженность между Востоком и Западом и что, если бы не ее враждебное отношение, если бы не систематические обструкция и интриги с ее стороны, русские и американцы кончили бы тем, что пришли бы к согласию.

Во время своих бесед в мае 1948 года с новым послом Соединенных Штатов в Москве генералом Беделлом Смитом Сталин упрекнул американцев в том, что они «решительно равняются» на Великобританию. А когда посол спросил его, почему он полагает, что какая-то держава или группа держав якобы угрожает Советскому Союзу, Сталин ответил ему сразу: «Из-за Черчилля».

Бостонская речь была последним наступлением Черчилля и не привела ни к чему. Он не смог помешать новому американо-советскому сближению, несмотря на последнюю возможность, которая должна была вскоре представиться в Берлине.