Себя преодолеть - [35]

«Черт побери! Сделка-то какая! Всучить магазинам Скутнабба немодную тупоносую обувь. Полгода таких поездок — и я сам себе голова! Ха, прощай

тогда коммивояжер Франц Беренс. Хватит мотаться по свету! Будет собственный кегельбан в Мардже. Отличный бизнес на таком превосходном курорте. И море — для души».

Такси доставило их по адресу.

Скутнабба Беренс передал в руки фрау Скутнабб.

— Эйно, дорогой, как ты можешь? — пела накрашенная женщина, не забывая грациозным жестом поправлять аккуратно уложенные волосы. Беренс поклонился. Она бойко протянула ему свою тоненькую, хрупкую ручку. И улыбнулась. Трогательная детская беспомощность.

Беренс сказал:

— Рад. Спокойной ночи...

Несчаствая дама, приложив пальчики к вискам, вздохнула:

— Он такой несдержанный, Эйно. Извините нас.

Беренс отпустил такси и пошел в отель пешком. «Здесь, на севере, чертовски заманчивые ночи. Прямо-таки белый день. День — и пустые улицы. Кажется, в ста километрах тундра?»

Рядом с отелем горланили пьяные голоса. Беренс злобно фыркнул: «Свиньи!» — и подумал, что неплохо бы посидеть сейчас в ресторане. Еще только начало первого ночи. Совсем не хочется спать.

В ресторане он заказал пиво и датский сыр. Мельком заметил смуглую женщину напротив. Потрогал усы. Она улыбнулась. Беренс встал и поклонился.

— Отличный джаз.

— Охотно... Но танец, — дама понимающе улыбнулась, — танец не ваш.

Беренс выгодно отличался от других мужчин своей внешностью атлета. Не грубая мощь, а гибкая сила. Точно трос.

Беренс выпил и, довольный, слушал музыку, разглядывая гигантский фен под потолком. Струйки синего дыма цеплялись за лопасти и пропадали в вихре движения.

— Отличный джаз, — сказал Беренс молодой официантке.

— О да! — с готовностью подхватила девушка. — Всем нравится. — И налила в стакан пиво.

— Еще бутылку, — вкрадчивым голосом попросил Беренс.

Он всегда был таким с хорошенькими женщинами.

— Видно, ребята хорошо зарабатывают?

— Да, — девушка откупорила бутылку. — Джаз итальянский.

— Не может быть! — притворно удивился Беренс. Он отлично знал, что джаз итальянский. Днем видел рекламу и фотографии музыкантов у входа.

— Нет, нет, господин, это правда. Мы, конечно, живем в глуши, но они итальянцы. — Она сказала «в глуши», намекая на парижский костюм Беренса.

— А шансоне молодец!

— Да, господин. Это, конечно, не «Ла Скала», но в тундре звучит неплохо. — Официантка смутилась, встретив оценивающий взгляд Беренса.

«Совсем девочка. Глупышка!» — развеселился Беренс. Разглядел смуглую женщину напротив:

«Черт побери, а женщины здесь мне определенно нравятся! Без богемных косматых рож и тощих ног в цветастых брюках. Не то, что в Париже. Строго. Где теперь это увидишь? В кино...»

Он пил пиво и радовался. За окном чудная белая ночь, как немецкая белобрысая валькирия. Спящие дома, точно прикорнувшие неуклюжие животные. Безмолвная, грустная женщина — тень.

Радость напирала, искала выхода. «Давно у меня не было такого прекрасного настроения. И не скажешь, что я пьян».

Сбывалась мечта. Он будет независимым бизнесменом.

«В груди расцвел красный мак. — Беренсу очень понравилось образное сравнение. И он несколько раз повторил про себя: — Большой красный мак. Лепестки лучше не трогать. Прикосновение лишает прелести».

Ему было хорошо.

По пути в номер, пряча в карман адрес молодой официантки, Беренс даже сыграл в «паяца», это развлечение ослов. И сыграл удачно. Два раза подряд вышиб из автомата по сто марок. «Вот если везет, так напропалую!

В номере стоял отвратительный запах водки и закусок. Пол, диван, полки по стенам были завалены обувью.

— Как сардинами набита! — возмутился Беренс и пнул коробку.

Дамская туфля громко шлепнула подошвой в стену.

— Ловко! — Он рассмеялся, поглаживая усы.

За стеной послышались сонные голоса.

Беренс опустился на стул. Покашливание. Теперь тихо. Встал, подошел к зеркалу. Кряхтя, скинул рубаху.

Чистая белая кожа с гранитными очертаниями мышц. Напрягся. Мускулы вздрогнули. Живые существа под кожей. Ущипнул. «Эх, ожирел! Мерзко».

Беренс преувеличивал. Он и сейчас был неплох — стройный, подтянутый. Да, но знать себя другим. Быть лучшим среди лучших.

Брюки повесил на стул. Ноги странные. Одна могучая, налитая силой. Другая — обтянутые кожей крупные кости.

Погладил сухую от рождения ногу. Шелковистая кожа ребенка. Очень тонкая и с голубыми венками.

— Ты насолила мне, старушка. — И подивился своему голосу. Хриплый, одинокий и неуверенный. — Сколько горя причинила! — А, поразмыслив, закончил со вздохом: — Скорее не ты, а люди.

Сел на кровать, бормоча:

— Одному богу известно, что вынес я. Одному богу...

Вспомнил, как в пятнадцать лет он решил победить всех. У него была отменная грудь, широкая, как у взрослого мужчины, гибкий торс и... тонкая, сухая нога. Прозрачный, лишенный соков стебелек.

«Я хромал, и никто не играл со мной. Жалели или дразнили.

Я познакомился с красивой девушкой на пляже в Мардже. Ее глаза ласкали. Мы встали и пошли, и лицо ее изменилось. Жалость и брезгливость: увидела хромоту. Она сказала раздраженно, что не знакомится с первым встречным. Не в ее правилах.