Счастливый конец света - [14]

– Это означает «ждем срочного сообщения». Чувствуешь разницу?… Вот такой…

– Прекратите! – взревел я от боли.

– Это – «требуем повтора». Из-за дальности расстояний, с одной стороны, и маломощности источника, с другой, сигналы нередко поступают со значительными искажениями. В таких случаях, mon ami, мы вынуждены просить агента повторить сообщение. Вот этот…

Сжимая руками раскалывающуюся голову, я повалился на койку.

– … означает «требуем оперативного вмешательства», – словно откуда-то из запредельного мира доносился до меня ровный металлический голос – То есть начиная с этого сигнала агент из информатора превращается в operateur [27] и четко выполняет наши распоряжения… Не буду скрывать от тебя, mon ami, что неудачи, постигшие две предыдущие экспедиции на Терру, не в последнюю очередь вызваны оперативным вмешательством наших агентов, которые, кстати, остались живы, в отличие от других членов экспедиционного корпуса. Эти, как и подобает истинным покровителям, «погибли, не нарушив Правил». Эр с ними, как говорят у вас. Если бы доктор историотерапии Фокс был еще жив» он наверняка нашел бы точное определение недуга, который подтачивает Орден покровителей, что-то вроде сенильного психоза. Все основные симптомы налицо: немотивированное упрямство, подозрительность, слабодушие, эротизм со склонностью к скопофилии – мало того, что заставляют всех жить в прозрачных жилищах, так они уже и небо изгадили, голову стыдно поднять! Они загнали честных жителей Триэса в канализационные люки, в заброшенные штреки, они превратили планету в la poubelle [28] Малого Облака, эти маразматики!… И неужели ты, молодой, сильный, всеобщий любимец, будешь верой и правдой служить этим выжившим из ума пердунам?…

– Прекратите!… – Мне казалось, что я кричу на весь мир, хотя губы мои едва шевелились, парализованные чужой волей.

– Немного терпения, mon ami, ты должен хорошенько запомнить этот двойной импульс, он означает «Ne fais rien sans mon signal» [29]… Будешь точно исполнять приказы и, crois-moi [30], ты далеко пойдешь, mon-ami!…

13

Когда я пришел в себя (говорить об этом можно лишь со значительной долей натяжки, потому что еще долгое время я пребывал как бы в раздвоенном состоянии, одна половина никак не могла воссоединиться с другой, словно между ними возникла невидимая, но непреодолимая перегородка), то увидел, что нахожусь невдалеке от моста моего похищения. Сверху неслись истошные вопли небесный экран оккупировали флагеманты и флагемантки, которые, бичуя друг друга, приходили в экстатическое состояние. Шла ежевечерняя передача из молодежной учебной студии «Сексперимент».

Я ступил на ленту платформы, идущую в сторону космодрома, и крепко ухватился за поручни, чтобы справиться с приступом головокружения.

– А вот и наш Улисс! – послышался сверху голос Скроба.

Я поднял глаза: флагеманты исчезли, их место занял я – шла прямая передача. Я невольно подтянулся, даже заставил свои онемевшие губы растянуться в приветственной улыбке: негоже было мне, небесному богатырю, каждое утро срубающему драконьи головы, распускать слюни только потому, что какой-то желтомордый маньяк ухитрился запустить мне под череп взрывное устройство! Даже то, что я крепко держался за поручни, у моего небесного двойника выглядело довольно эффектно: казалось, он стоит на капитанском мостике и уверенно смотрит вдаль…

А невидимый Джерри Скроб продолжал трещать с небес:

– Вот мы и дождались, малыши и малышки, возвращения нашего Победоносца! Как видите, он жив, здоров, хотя… но не будем упреждать события, об этом завтра! Время нашей передачи давно уже истекло, но мы позволили себе вклиниться в «Сексперимент», поскольку знали, что вы, малыши и малышки, все равно не уснете, пока не увидите своего идола!… Полюбуйтесь же на него! Браво, Преэр! А ну-ка, все вместе! Два, три!

– Бра-во-Пре-эр! – прокатилось над вечерней планетой.

– Будем надеяться, что завтра, в утреннем выпуске, он расскажет нам, что же с ним приключилось! Бай-бай! Джерри Скроб. Три шестерки. Триэс. М. О.

С неба опять понеслись стоны и вопли. Жадно вдыхая вечерний воздух, я думал о том, что, наверное, это мои последние вдохи и выдохи и что тут уже ничего не поделаешь: тому, кто глупо жил, суждено и глупо умереть. Я решил рассказать обо всем Допотопо. Одно лишь беспокоило меня: успею ли?

Я закрыл глаза, ожидая укола в мозг. Голова невыносимо болела, что-то в ней потрескивало, и, может быть, поэтому я не услышал первого сигнала. Еще раз испытать на себе адскую шкалу покорителей мне очень не хотелось, но и не думать в эти последние минуты своей жизни я тоже не мог.

Я жалел о том, что не делал этого раньше: не думал, когда поступал в Школу и когда готовился к вступлению в Орден, не думал, когда был отчислен и стал заливать горе трифаносомой, а тоску по далеким путешествиям с благородной миссией покровительствовать слабым и увещевать сильных быть справедливее заглушал в ближайшем лупанарии в обществе какой-нибудь желатинообразной генитальянки или потливой эрекционерки…

Об одном лишь не жалел я, делая последние вдохи и выдохи: о том, что в моей короткой, безалаберной, несостоявшейся жизни была Нда, Непревзойденная! И ничего, что все ограничилось одним поцелуем: даже если мой череп и разлетится от тринадцатого разряда, мои навсегда онемевшие губы унесут в вечность вкус, запах, следы, божественную печать этого поцелуя!…