Сатья-Юга, день девятый - [28]

— Одного я не понимаю, — сказал шарфу Ариман Владимирович, — зачем устроили всю эту канитель с моей отставкой. Кому я вдруг помешал, а?

Шарф опустил голову на аримановы колени и задремал. Зачем же я согласился тебя взять, подумал Ариман Владимирович, поглаживая блестящие складки шарфа. Я же не собирался тебя использовать.

Женя и Всеволод спали, ровно дыша. Теперь, когда они не дергались и молчали, воздуха им всем должно было хватить.

— Эй, — тихо позвал Самаэль, — ты не поверишь, но ты мне нужна.

Шарф шевельнулся, не слишком-то веря.

— Я и сам не думал, — сказал Ариман Владимирович. — И после всего, что я видел там… Ты была для меня ядом, не спасением. Я знал, что никогда не попрошу у тебя помощи, но вот, понимаешь, сегодня…

Шарф поднялся и мелко задрожал.

— Радуешься… Сколько людей мечтали о тебе… сколько времени прошло с тех пор, как ты стала моим собственным вечным напоминанием о… — он потер переносицу. — Смешно, правда: призванная для забвения, ты сохраняла мне память. Никто не спросил, а хочешь ли ты быть со мной? Не скучаешь ли ты по своей реке, по своей сестре, по своим делам, которые даже я представить не могу? Возвращайся к ним, — Ариман Владимирович поднял шарф на вытянутой руке. — Я больше не стану тебя держать. Еще немного, и все закончится… — он, скрипя и чертыхаясь, забрался на неровно стоящий стол. — Вот это — потолок. Поработай с ним, будь добра. И уходи. За ним твой мир.

Шарф трясся, и мелкие сгустки света кружили вокруг него. Была ли это благодарность или просто предвкушение близкой работы и освобождения, Самаэль не знал. Поняв, что шарф уже не касается его рук, он слез со стола и стал ждать.

По потолку пробежали волны. Трудно сказать, что происходило в таких случаях с человеком, но потолок лишался памяти своеобразно. Рифленый пластик, все слабее освещаемый дохнущей лампой, местами помутнел, сквозь него проступила древесная кора, темно-зеленые разводы малахита, электрические провода, комья земли, чей-то густой мех, персидский ковер, гигантский глаз, зеркало, тысяча спичек, превращающихся в гусениц шелкопряда… Крыша «Респекта» уходила в небытие, все с большим облегчением отдавая остатки воспоминаний, растворяясь в счастливом, освободительном зелье, которое шарф в изрядном количестве скопил за годы ожидания.

За потолком, по расчетам Аримана Владимировича, сейчас находилось Второе небо, или, как его теперь модно было называть, Вторая оболочка пространства, та самая, где должна была закончиться долгая даже по меркам высоких сфер, жизнь Самаэля.

Шарф работал медленно, но и Ариман Владимирович никуда не спешил.

Глава 6

Оксана

Я и сейчас уверена, что больше всего нервов и сил за всю жизнь вложила в то, чтобы Тома разошлась с Андреем и познакомилась с Валериком. Это было трудно, потому что Андрея она любила. Он и правда был красивый и умел себя преподнести, но мне не давала покоя его независимость. В нем было что-то от моей юношеской любви, Виктора. Кандидатуру Андрея полностью одобрил Стас, но ему-то не были понятны переживания женщины, которую могут бросить. А Андрей мог Тамару бросить. Ей нужен был тот, кто сам не сможет жить без нее.

— И чем тебе не нравится Валера? — спросила я мужа, когда он в очередной раз стал распространяться насчет того, как я ошибаюсь.

— Да ничем, — сказал Стас. — Тома его не любит.

Это была чистая правда. Тома его даже не знала.

— Не полюбит, — исправился Стас.

— Он надежный.

— А ее нынешний, этот, Андрюха, он тебе чем не нравится? Девочка сама решит, с кем гулять.

И объяснить ему что-либо было совершенно невозможно.

Тома как будто и не хотела замуж.

— Мама, — говорила она, — ну подумай сама, мне сейчас выгодно связывать с кем-то жизнь? Мне бы специалистом хорошим стать…

Она была несчастлива. Моя девочка с самого начала не была создана для медицины. Она была слишком похожа на меня. Я, с высоты своих лет, знала, что мне было нужно: заниматься домом, семьей, обустраивать быт. Вместо этого я убила полжизни на чертежи, в совершенстве освоила нелюбимое занятие. Последний раз я работала по специальности в девяносто девятом. Потом фирма, в которой я трудилась, прогорела, и я осталась фактически на содержании Стаса. Вот только тогда я и поняла, что всю жизнь нуждалась в этом. Томочка, моя уменьшенная копия, нуждалась в этом не меньше моего, но пока что ей это было невдомек. Что она нашла в медицине, не понимаю.

Для того, чтобы прийти к правильной жизни, ей нужен был правильный спутник. Я его нашла.

Валерик — сын моей подруги, Тани, соответствовал нашим с Томой требованиям. Мешали две проблемы: Тома его не знала, и у Томы был Андрей.

Мама, в отличие от мужа, прониклась пониманием и предложила пригласить Валерика на чай. Я бы так и сделала, но представила дальнейшее развитие этой истории, и поняла, что таким образом я, скорее всего, вызову в дочери неприязнь не только к Валерику, но и к себе. Я бы не простила сводничества, и моя Тома тоже не простит. Но планировать и устраивать дела семьи было последние три года моей главной задачей и единственной работой.

Заставить Валерика заинтересоваться моей дочкой было легко. «Привет тебе от Тамары» — «А мы с ней разве знакомы?» — «Я обмолвилась разок…» И через две-три недели: «Тамара передает, мол, выздоравливай» — (растроганно) «Спасибо, вы ей привет передавайте, она хорошая у вас». Я напоминала о существовании Тамары нечасто, чтобы не надоесть. И, в конце концов, Валерик, привыкший к отсутствию внимания со стороны женщин, понял, что незнакомая Тамара может быть, в перспективе, его синицей в руках. Я давно заметила, что у невезучих в любви мужчин обостряется такое ложное чутье — они начинают чувствовать знаки внимания там, где их нет и в помине. Они хватаются за эти свои иллюзии, как за соломинку, чтобы восстановить в собственных глазах собственную же неотразимость. Что оставалось думать Валерику? Он рассудил, что Тамара, как говорится, в поиске, и мои рассказы о нем, Валерике, как-то ее привлекли. (Всегда было интересно, ведь мужчины при этом какими-то своими задворками мозга понимают, что шикарная женщина им все равно не светит, и вообще лучше бы понравиться сначала заочно, чтобы не разочаровать сразу же. Так вот, всегда было интересно, — как такие противоречивые позиции укладываются в их головах?)