Сатья-Юга, день девятый
Хороший кофе не должен бодрить. Он должен воскрешать из мёртвых. Впрочем, книга не об этом. Незаметно для всех наступил Золотой век, он же Эра милосердия, он же — Сатья-Юга. Незаметно — потому, что жизнь по неизвестным причинам не стала лучше. И разобраться с загадкой предстоит самому Шестикрылому Серафиму, начальнику над всеми небесными сферами. Впрочем, книга не об ангелах. Книга о рождении чудовища — из обычной жизни, из знакомой нам всем эпохи, из судьбы, в которой нет ничего примечательного. Книга о прекрасной и опасной вере в свою правоту. И немного — о поэзии и усталости. Это ироничная и интригующая история, в которой оказались связаны ларёк-«стекляшка» «Респект», некий печальный маркиз, живой шарф, советская женщина Оксана, Сатана, сорта трубочного табака, бесконечные обезьяны, горы снега и цитат из классиков. И будь оно всё, как любит говорить Серафим, по уши благословенно.
| Жанры: | Детективная фантастика, Самиздат, сетевая литература, Городское фэнтези |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 41 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | Не установлен |
| Формат: | Полный |
Сатья-Юга, день девятый читать онлайн бесплатно
Где только снег, только зима — и никакой рекламы…
М.Щербаков «Сердце ангела».
Глава 1
Хороший кофе не должен бодрить. Он должен воскрешать из мертвых.
Не то, чтобы я часто им пользовался.
Когда-то, не помню в каком году, мне понадобился человечек, который никак не хотел воскреснуть, и помогла только чашка крепкого эспрессо, да и та не сразу. С тех пор я справлялся своими силами. Не такое уж это частое дело — воскрешение из мертвых.
Латте, вспоминал я, стряхивая снег с ботинок. Латте, капучино, арабика, растворимая гадость. Что-то еще я помню?..
По обе стороны от дороги лежали огромные снежные валы, и, чтобы добраться до автобуса, пришлось через них лезть. Я извозился и, когда добрался-таки до заветного экипажа, вызывал у попутчиков непроизвольную жалость. Это было плохо, это было не по плану, и я чистил подвернутые брюки перчаткой, борясь с желанием исчезнуть из этого автобуса и слетать по прямому маршруту на Красина восемнадцать. Но вот стоял и чистил, потому что сказано было: узнать город. А с шефом я предпочитаю не спорить.
Я вообще с ним не спорю. Более того, я уже очень давно с ним не общался. Думаю, рано или поздно у всех отпадает необходимость общаться с ним. Когда, собираясь в энную дорогу, я обдумывал свои вопросы к начальству, вдруг ясно почувствовал, что знаю, каким будет ответ шефа. А что со следующим вопросом, подумал я, и небольшой внутренний шеф ответил мне.
Тогда я понял, что мне больше не нужно с ним разговаривать и его видеть.
Шеф сказал изнутри: надо узнать город. Он любил усложнять задачу, мой шеф. (А еще он напомнил, что в истории замешан кофе. О кофе я знал до смешного мало. После того человечка с эспрессо никто из наших, насколько я помню, кофейными напитками не интересовался. И слышал-то я упоминания о них только вскользь. «Сегодня кофе как вино! — И долго в греческой кофейне гремели кости домино»[1]. Хорошие стихи).
На третьей остановке меня выдавили из автобуса пробивающиеся к выходу студенты с тубусами. Я пропустил их и попытался втиснуться обратно, чем вызвал страшное возмущение объемной женщины лет пятидесяти:
— Вы следующего автобуса подождать не можете? Видите, что места нет!
— Есть, — я не дотянулся до поручня и уперся рукой в мутное окно (не выдавить бы!) — Я как раз тут стоял.
— Не врите, — сказала женщина с вялой укоризной. Ей было трудно стоять. — Вы только что зашли.
Тут стоило отвернуться и ехать дальше молча; с такими вот женщинами спорить еще хуже, чем с шефом, но я успел это подзабыть.
— Меня вытолкнули, — сказал я.
— А я что, виновата? Ну вы видите, что места нет…
— Не виноваты вы, — я вспомнил хорошее и стал улыбаться. Женщина смотрела на меня, как на больного. — Никто, понимаете, не виноват. Никто больше ни в чем не виноват, понимаете?
— Вы в своем уме?
— Да.
Она отвернулась и ехала дальше молча.
Мне нравилось говорить непонятно, это было единственное, что я мог себе позволить тут, в автобусе. И тот, к кому я должен был, в конце концов, прийти, тоже довольствовался этим. Должен был. А в общем-то — мне нравилось просто быть тут, а не возиться со своими ребятами, притворяясь важным начальником. Не орать заученные и повторенные тысячи раз распоряжения. Трястись в Икарусе и чувствовать себя человеком. Н-да…
— Никто больше не виноват, — весело сказал я в спину пропахшего табаком старика передо мной. На меня стали оборачиваться. — Вы сами не понимаете, как счастливо живете последнюю неделю.
И тут слева и сзади так пахнуло кофе, дрянным растворимым порошком, что я вздрогнул и отпустил поручень, машинально поднимая руку навстречу запаху. Слишком долго я думал о кофе как о неотъемлемой составляющей жизни клиента. Слишком, наверное, напряженно готовился, хотя сам не желал в том признаваться. Сработал дурацкий рефлекс, которого по всему у меня не могло быть. Люди качнулись в стороны — еще бы им не качаться, когда рядом человек несет бред и машет на мужчину (теперь ставшего заметным в проходе) в черной куртке, с сокрушенным видом вытаскивающего из кармана разорванный красный пакетик. Рука мужчины вся была густо обсыпана мелким коричневым порошком.
— Что? — испачканный кофе пассажир поднял глаза. Кажется, он один не заметил моего жеста.
Я выдохнул. Клиент не ехал со мной рядом, не следил за моими выходками, не знал обо мне вообще. Глупое совпадение: пакетик порвался в тот момент, когда я бессовестно разглашал людям… а что, собственно, я им разглашал? То, что они сами обнаружат через день-два?.. Нет, зря я испугался, непозволительно для меня.
Я огляделся, и они забыли обо мне, о моих странных словах, о моем испуге. А в женщине, что боролась за место, я увидел то, что искал всегда и чем занимался всю жизнь — нечто вроде желтого светящегося треугольника справа в душе; конечно, не совсем ровного, но все-таки треугольной формы. Не слишком большим он был, меньше прошлого, но упускать нельзя и такие; и я осторожно расправил его углы, заставив их стать ощутимыми и живыми. Когда я выходил, женщина писала на запотевшем стекле что-то, ясное только ей.
— Сосулька упала.
— А, — Женя отвернулась от окна. — Я думала…
