Саня, Ваня, с ними Римас - [6]
Иван(не сразу). Из органов? Губисты… Понял.
Пётр: А где они?
Римас: У председателя догуливают. В три ночи за тобой, потом к Краснощёкову… пойдём.
Иван: Ко мне?
Римас: К тебе. Как стемнеет, уходите… Чтоб никто не видел.
Пауза.
Пётр: Бумагу, что ль, накатал кто?
Римас(кивнув). Бумагу. Не одну.
Иван: Кто?
Римас: Не ясно кто?
Пётр: Губарев? (Римас не отвечает.) Римас… В чём обвиняют?
Римас: Разное. Жучок в муке… Шесть мешков. Было?
Пётр: Вот гадина! Он же сам из муки всю берёзу выкинул!
Римас: Какую берёзу?
Пётр: Ветки! Обшкуренные…
Иван: От жучка они. Если ветка в муке, с ней — хоть десять лет — ничего не сделается. И никаких жучков.
Пётр: А этот долбень — председатель, мать вашу — взял и всю берёзу выкинул… никому ничего не сказал. Конечно, жучок появится.
Римас: Подумал, наверное, что мусор?
Пётр: А там есть чем думать? Не знаешь — спроси.
Римас: А с фермы зачем весной прогнали? Побили зачем?
Иван: Дак он пьяный к дояркам в трусы полез! И глядеть на него?
Римас: А бить-то зачем?
Пётр: Да не били его.
Иван: За шкирку взяли и вытащили с территории. И всё!
Римас: Вот вам и вредительство, вот вам и заговор… против местной советской власти.
Помолчали.
Иван: Петь, надо было нам первыми бумаги двигать.
Пётр: Надо было, да не та кобыла.
Пауза.
Римас: Как до Молотова доберётесь? Машин нет, пешком… В семь утра эшелон с добровольцами отходит. Не успеете.
Иван: А если по реке до Дивьи?
Пётр: На вёслах?
Иван: А чё? Вдвоём, по течению, без остановки… Догребё-о-ём!
Римас: Часа два… От Дивьи лесовозом. Лесовозы всю ночь в город ходят… Тогда успеете… Можете успеть. Жёнам скажите, когда спрашивать у них начнут губисты — где вы, что вы? — пусть не врут. Правду пусть говорят… Мол, на фронт всё время рвались, вот и убежали. Ясно? Пойду, а то хватятся…
Иван: Римас Альбертыч! (Протянул стакан.) Альбертыч…
Римас: Лодка на ходу?
Иван: Хоть до Астрахани. Недавно с Петром смолили.
Римас: Софье с Александрой строго накажите — пусть не крутят насчёт вас. Те всё равно узнают, а им потом — слёзы. (Выпивает.) Прощаться… Провожать к реке… (Возвращает стакан.) Не вздумайте. (Уходит.)
Иван(с удивлением.) У него же язва! Непьющий же! Полный стакан жахнул! Гляди!
Пётр(спохватившись, вслед Патису). Спасибо!
Из дома вышли Анна и Александра. Взяв тазы с лавки, идут со двора.
Александра: А где мужики наши?
Иван: Здесь! (Петру). Так чего?
Пётр: В одиннадцать у твоей лодки.
Иван: В одиннадцать. Давай.
Пётр: Документы не забудь.
Пётр остался один. Прошёлся по двору, заглянул в окно дома, легонько постучал. Присел на крыльцо.
Софья(выйдя на крыльцо). Ты стучал? (Пётр смотрит на жену.) Что? Петь, ну, что?
Пётр: Иди сюда…
В доме Краснощёковых. Тихо. Постукивают ходики. На столе недособранный вещмешок, слегка притушенная керосиновая лампа. Из соседней комнаты послышался резкий скрип кровати, негромкие быстрые голоса, шлёпанье босых ног. Появились Иван и Александра. Они в исподнем, начинают торопливо одеваться.
Александра: Всё же таки, дотянули…
Иван: Ничё, в самый раз… Сколько там на ходиках?
Александра: Не вижу…
Иван: Лампу прибавь.
Александра:(прибавляя фитиль в лампе). Залью счас её…
Иван: Кого?
Александра: Лампу, кого… (Вытирает глаза, от бегущих слёз.)
Иван: О! Чё они у тебя не кончаются-то, слёзы-то? Целый час ревёшь, а не кончаются… А, Шурёнок? (Помогает управиться со слезами. Крепко обнял.) Родник у тебя там, что ли, забил, или ещё какой источник? Озеро какое-нибудь… Где воды стоко берёшь?
Александра: Правду Соня сказала — не к добру смеялись. Она, как мама — всё чует. Целый день веселились… Не к добру хохотали, ясно теперь.
Иван: Узнать бы, кто нам войну эту… нахохотал? А идти надо… Рано или поздно… Шур, полодиннадцатого… Тридцать минут ещё…
Александра: А дорога?
Иван: Чё там… Пять минут к реке спуститься. А. Шур?
Начинают быстро раздеваться.
Александра: Да рубаху-то уж не снимай… Ладно уж… (Ведёт Ивана в спальню, но в дверях останавливается.) Вань! Мешок недособрали! Одевайся! Быстро!
Иван: Тю, ёк комарок!
Вновь начинают одеваться.
Александра: Кружку с ложкой не забыть…
Иван: Успели бы!
Александра:(укладывая в мешок кружку, ложку, еду). Теперь уж после войны. Давайте там… побыстрее, не точите с ней лясы… Некогда, мол нам! Жёны, вон, ждут… недотоптанные. (Смеётся.)
Иван: Но. Токо разохотились… Да?
Иван и Александра стоят, смотрят друг на друга и смеются, смеются, вытирая слёзы.
Александра: Пристрелю его на х… Попрощаться толком не дал, сука… Да, Ваня?
Иван: Не, не надо. Жору на него спустите… Ну-ка, забодай его, Жора! За наших. (Замерев.) Три минуты туда, три минуты сюда… Ну, чё ты, Сань?
Александра:(решительно снимая с себя кофту). Где не надо, не высовывайтесь с Петей.
Иван: Конечно. Мы чё, дураки? (Снимая штаны.) Справимся, Саня… По-умному-то, по-быстрому-то… Соскучиться не успеете. Главное, дождались чтоб… (Обнял Александру, ведёт её из комнаты.)
Александра: Ага, нужен мне кто? Ты чё, Ваня?.. Учти, не вернёшься, позволишь страшное чё с собой… сразу в Чусовую за тобой с обрыва… следом. Понял?
Иван: Понял.
Александра: Вот, учти.
Иван оглянулся на часы, замер. Виновато смотрит на Александру. Александра всё поняла. Кинулась к лежащим на полу брюкам, помогает мужу одеться. Делают всё молча, быстро. И вот Иван уже полностью одет. За плечами вещмешок, на голове шапка.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)
Герои пьесы — пожилые люди, которые ни с того ни с сего перетасовывают свои семьи. Подобно кадрили, где танцующие меняются партнерами. Как и в знаменитой комедии Гуркина «Любовь и голуби», эта смешная история происходит в маленьком поселке, где жизнь протекает по своим законам, а любовь остается неизменной.