Саня, Ваня, с ними Римас - [4]
Женя: Дядь Римас! А вы… на войну его? Забираете, да?
Римас: Матери не говори, что был. Отцу скажи… Зайду. (Уходит.)
Поставив миски на стол, спешит в огород к бане.
Женя: Папа! Дядь Ваня! Вы скоро?
Голос Петра: Всё-о-о! Уже идём!
Из дома вышли Нюра, Софья, Александра. Головы покрыты полотенцами. Ставят на стол закуску, посуду.
Софья: Вот парятся! Вот парятся!
Анна: Одного раза мало им.
Софья: Они ж и так первый раз долго парились. После их зашли, у меня аж волосы затрещали. Второй раз?! Не-е — чистое пекло. Ни за какие калачи.
Александра: Вона чё-о! А я голову сломала — чё там у Соньки внизу живота потрескивает?
Софья(шутливо толкнув Александру). У тебя, поди, внизу, не у меня! Правда, думала, умру.
Александра: А я б за милу душу… по второму кругу, как мужики.
Анна: Так шла бы сейчас с Иваном, с Петей…
Александра: А чё-то промахнулась! Ты где раньше была? Не подсказала!
Смеются.
Анна: Заревнует Соня. Не боишься?
Софья: Для родной сестры-то? Фу-у, ничё не жалко! (Села на лавку.) Давно так не парились. Тело гуди-и-и-ит… Хорошо-то как, Господи.
Пауза.
Александра: Кажется, идут. Пыхтят.
Софья: Наконец-то. Ну, вы чё, мужики?
Едва переставляя ноги, почти выползая, из огорода появляются Иван с Петром. Обогнав их, шмыгнула за стол Женя.
Пётр(предупреждая). Женька…
Женя: Ладно-ладно. Не буду.
Софья: Чего не будешь?
Женя: Болтать не буду. Без толку. Да, папа?
Мужики бухнулись на лавку. Молчат.
Александра: Девки, гляньте, аж дымятся.
Софья: Ну, напа-а-арились…
Анна: Малёхо не сварились. Да?
Софья: Так-то уж зачем? Ну, вы чё?
Пётр: Пока пар живой… Жалко упускать.
Иван: Зря Михаил твой, Нюр, отказался. Петро, на третью ходку… Отважимся?
Софья: Куда? Помрёте! Идите, полежите, лучше.
Иван, Пётр (бодро и громко). А самогон?!
Александра, Софья, Анна(с испугом). Ой!
Александра: Тьфу на вас! Шуты Балакиревы…
Анна(с готовностью). Принесла, ага.
Софья: Нюр, сиди. (Жене). Доча, сбегай. Под подушкой у меня, на кровати.
Женя убежала в дом.
Иван(Петру). Говорил? А ты где, где?
Софья(вслед Жене). Витю посмотри! Если чё, газету ему опять сунь! Накладывайте себе, не сидите.
Александра: Наливайте. Ванька, чё сидишь?
Иван: А ничего ж нету!
Вернулась Женя с бутылкой.
Александра:(Ивану). Во-от! Прям в руки к тебе прибежала.
Иван: Другое дело. Оприходывам?
Александра: Давай, не тяни, стемнеет скоро.
Софья(Жене). Спит?
Женя: С газетой играет.
Александра: Пацан какой золотой! Таких не встречала. Он когда-нибудь у вас плачет, хоть маленько капризничит?
Пётр: А чего ему? Поел — поспал, проснулся — опять поел, опять поспал.
Софья: Тут батя ему как-то газету сунул. С правления принёс, где про Минск, что сдали, про мобилизацию… Радости! Лучше игрушки… Всё — нет! Шуршит, комкает, шлёпает по ней. Обхезается, обписается — э-э, гори оно огнём. Пока всю не истеребит на мелки кусочки — мелки-мелки — без внимания.
Пётр: Часами может играться с ней.
Софья(Жене). Сидит?
Женя: Бубукает чё-то себе под нос.
Софья: Разговаривает сам с собой, ага. Ой, а порвать когда не может, сердитый такой сделается — бровки насупит и ножками вот так, вот так…
Анна: Сучит, сучит…
Софья: Ножками сучит. Умора.
Иван: Писателем заделается, или этим… корреспондентом. Давайте за детишек…
Женя: И чтоб никого не забирали, чтоб скорей война кончилась!
Пётр: Эй! Эй! Ты чего разговорилась? Спать хочешь? Пойдёшь.
Женя (потупившись). Нет.
Софья: Взрослые разговаривают — не лезь, а то быстро… на лежанку.
Женя: Я больше не буду.
Софья: Сиди, молчи. Ешь лучше.
Иван: За детишек… За Витьку, за Женю, за Нюриных чертенят.
Анна: Хулиганы, да.
Выпили.
Иван: Дурак, Нюр, твой Мишка, что не пришёл. Вон гулеванье какое получилось.
Анна: Не знаю… Рогом упёрся — не пойду и всё. Упрямый такой. Чё упёрся?..
Пётр: Да не упрямый.
Анна: Да? А упёрся. Чего упёрся тогда?
Пётр: Боится, наверное. Трусоватый он у тебя, Нюр.
Софья: Господи, нас, что ли, боится?
Иван: Председателя. Знает, что Пётр с тем на ножах.
Александра: Ну и что?
Иван: Санька, смотри. Губарева с города выперли? Выперли. К нам заслали? Заслали. Вот и дерёт жопу перед начальством… Выслуживается, чтобы назад вернули.
Софья: А Михаил-то тут причём? Тот дерёт, выслуживается… Михаил-то причём?
Иван: Здрасьте! Я, к примеру, перед начальством вот так вот, чуть не лбом в землю, а мои подчинённые… Этот… Характер будут мне свой показывать? Как Петька Рудаков? Не, не надо. Пусть лучше тоже елозят передо мной, как я там, пусть выслуживаются. А Мишка это дело скумекал. Хорошо скумекал. Он счас кто? Начальник конюшни. Правильно? А узнает Губарь, что он с его врагом якшается, в бане парится… Всё! Навоз меси, хвосты крути. Он же злопамятный, падла, Губарь наш. Вот Мишка и осторожничает.
Пауза.
Нюра выбралась из-за стола, направилась к выходу.
Пётр: Нюра!
Иван: Я чё, не туда загрёб?
Пётр: Оба не туда. Постой, Нюр!
Анна(обернувшись). Я вот сестра их… Я вот старшая… Соньку с Сашкой… Кто вам жён вырастил? Ты, Пётр Петрович, умный… Иван тоже языкастый. Вот посчитайте. Папку на германской убило. Маме сказали… Сразу упала и умерла. Сразу… Разрыв сердца! Помнят сёстры, помнят. Этой шесть, Сашке восемь… Посчитай-ка… Царску пенсию за папу Ленин забрал… Или кто там? Мельницу эксприровали, забрали!.. Чё делать? Чё жрать? А я на сплав! А куда? С пятнадцати годов! Наравне с мужиками! Ни на чё не рассчитывала! Сдохнуть рассчитывала… Хорошо, Миша ко мне… с гражданской пришёл… Хоть с культёй, а всё по другому. Помогал. Никого не обижал. Сонька, Санька, обижал он вас? Для всех старался. Без его б все три загнулись! И сейчас, вон, дома четыре малых сидят… пятый в животе. Все исть просят! Дак Миша мой… Хоть инвалид, на одной ноге хоть, а работат! Для детишек упирается… Для него весь свет в детишках, да в конюшне! И ничё он не обдирает! Никакой жопы!..
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)
Герои пьесы — пожилые люди, которые ни с того ни с сего перетасовывают свои семьи. Подобно кадрили, где танцующие меняются партнерами. Как и в знаменитой комедии Гуркина «Любовь и голуби», эта смешная история происходит в маленьком поселке, где жизнь протекает по своим законам, а любовь остается неизменной.