Саня, Ваня, с ними Римас - [7]
Иван: Александра Алексеевна… (Пожимает руку жене.) Держись тут…
Александра: Учти.
Иван: Учту. Разрешите… (Отдаёт честь.) Разрешите идти… громить… фашиста этого… долбанного?
Александра: Давай, Иван Дементич.
Иван направился было к выходу, но вернулся к часам и до упора подтянул гирьку.
Иван: Вот так вот. Теперь пошёл. Я скоро.
В доме Рудаковых. За столом Софья и Женя.
Софья: Скажем, на охоту он… На охоте, и все дела. Когда придёт? А мы почём знаем? Он — мужик. Перед нами не распространяется. Правильно? Может к вечеру завтра, а может и на ночь задержится… Мало ли. Собаку взял и попёр… Чё ему распространяться перед всеми?
Женя: Мама, у крыльца кто привязан?
Софья: Кто?
Женя: Папа к крыльцу Серого привязал! С собакой… Забыла? У крыльца Серый-то!
Софья: А-а! На рыбалке! На тот берег умотал! На рыбалку! Даже лучше! Не найдут… — можно подумать, что утонул, если что. А пока думать будут… Они уж до фронта доберутся. Так и сделаем. Поняла?
Женя: Он же правду велел говорить! И удочки… все, в сенях!
Софья: А мы их счас куда-нибудь затырим…
Послышался незлобивый лай Серого и смолк.
Женя: Серый лает…
Софья: Не успели… Пришли…
Женя: Это кока. Крёстную Серый так… встречает.
Софья: Да?
Входит Александра.
Софья: Правда! (Александре.) По лаю тебя Женя узнала!
Александра: Не лаяла, вроде, я. Ещё не лаяла, но скоро начну. Ещё и покусаю… сволочь кой-какую. Или загрызу… к чёртовой матери.
Женя: Кока, папа врать не велел, а она им сказать хочет, что на охоту он… Или на рыбалке. Как с ума сошла…
Софья: Надо ж время потянуть!
Александра: Крестница, давай-ка сени на засов или на крючок… Чё у вас там? Сами пусть ломятся, ломятся… Вот и потянем время.
Женя сбегала в сени и вернулась.
Софья: Сломают дверь и всё.
Александра: А пусть ломают, починим. Врать-то хуже, юлить-то хужее. Подумают, что мужики наши в бега кинулись, а мы их — ну, этих, из органов, — запутать, облапошить хотим. Потом пропишут по перво число и тебе, и мне, и всей родове… И до наших чего доброго доберутся — ничё не докажешь. Садись и сиди, давай.
Софья: Не могу! Как сидеть-то?! Сердце — бух-бух, бух-бух…
Женя: Кока, она в обморок упала. Папа ушёл — она упала.
Александра: А, ёк комарок! Ты чё, Соня? Ты держись как-нибудь! Ты чё? Попей что-нибудь!
Софья: Забыла! Говорила же — что-то забыла! Четушку бате забыла! (Достала из кармана четвертинку с водкой.) В кармане лежит… И забыла! Вот растипопа! Ой, растипопа! Хоть беги, догоняй!
Александра: Они уж в Дивьи давно! Уж в лесовозе, поди, в город катят. Четыре часа прошло! Она у нас, Женя, однако, опять брякнется. Сонь, ты не рухнешь тут у нас на глазах? Женя, ещё стакан дай-ка. И хлебушка маленько. За мужей наших, чтоб живые да здоровые вернулись. (Разливает водку по стаканам.) Пей, не заполошничай. Чё хоронить-то раньше времени? У Пети же всё в сердце отзывается, все твои переживания… Выпей… Как валерьянку. И я. До дна, сразу.
Софья: А! Правда! Погляди, какая дура-то! Правда, раньше времени-то зачем?
Александра: Чокнемся как следует…
Софья: … чтоб живые! Чтоб никакие не раненые… Ну, если вдруг… Чтоб не сильно.
Женя: Вообще никак!
Александра: Никак, Женечка, никак. Правильно.
Софья: И побыстрее, чтоб… завершилось.
Выпили.
Александра: У тебя прялка заправлена? Тащи-ка, крестница, прялку, займём себя, отвлекём мать-то… (Женя убежала за прялкой.) И шерсти захвати! Так, вот, Соня… Я шерсть подёргаю, ты нитку сучи… Носки Пете с Ваней навяжем, рукавицы…
Софья: Варежки?
Александра: Варежки. Не бухает уже?
Софья: Кто?
Александра: Сердце не бухает уже?
Софья: Ой, полегче, правда. Захмелела даже…
Женя принесла прялку и небольшой мешок с шерстью.
Александра: Садись, девонька, с нами. У-у, какая шерсть ладная у нас. Не шерсть — пух оренбурский. Сегодня Тосю с Катей ещё почешем, ещё наберём. (Софье.) Сучи-сучи, Соня. Нитка лёгкая, нежненькая… Это ж не козы, это ж диво-дивное…
Во дворе залаял Серый. Лает всё сильнее и сильнее.
Софья: Пришли.
Александра: А идут они… (Налила водку.) Все ушли на фронт… товарищи! А вы чё тут делаете? А вас кака халера по ночам носит? Софья Алексеевна, за мужей наших!
Пьют.
Софья: Доча, ты хорошо заложилась? У нас крючок крепкий, кованый.
Женя: Хорошо.
Серый во дворе захлёбывается от лая.
Александра:(запела). Шёл казак через речку домой,
Раздался выстрел и собачий лай оборвался. Стучат в окна, в двери. Стучат всё сильнее, всё громче.
Конец первой части
Часть вторая
1949 год. Июль. Вторая половина дня. Двор Рудаковых. Повзрослевшая Женя домывает крыльцо. Из распахнутого окна по репродуктору звучит: «… а я остаюся с тобою, родная моя сторона, не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна!» Отжав тряпку и постелив её перед дверью, Женя ушла со двора на улицу. Кричит: «Ви-и-и-тя-а-а-а! Ви-и-и-тя-а-а-а!» Вернулась и, подхватив помойное ведро с водой, ушла в огород. Вскоре и оттуда послышался её крик: «Ви-и-и-тя-а-а-а! До-о-омо-ой! Ви-и-и-тя-а-а-а!» Во двор входит Анна. Поднялась на крыльцо, вытирает о тряпку перед дверью ноги, но услышав Женин крик, спустилась с крыльца и села на лавку. Вернулась Женя.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)
Герои пьесы — пожилые люди, которые ни с того ни с сего перетасовывают свои семьи. Подобно кадрили, где танцующие меняются партнерами. Как и в знаменитой комедии Гуркина «Любовь и голуби», эта смешная история происходит в маленьком поселке, где жизнь протекает по своим законам, а любовь остается неизменной.