Двигатели «боинга» работали ровно, пассажиры понемногу успокаивались.
— Что это было? — услышал Мейсон разговор парня и девушки, которые сидели прямо перед ними.
— А черт его знает, Кэт, я в самолетах не разбираюсь, я бы тебе смог рассказать что‑нибудь про автомобиль, но в самолетах я не силен.
— Понятно, да ты вообще, Чарли, ни в чем, как мне кажется, не разбираешься.
— Почему? Я разбираюсь в музыке, хочешь перечислю тебе десятку самых популярных ансамблей?
— А, я ее знаю и без тебя.
Мейсон увидел, как Кэт положила голову на плечо парня, а он начал гладить ее кудрявые светлые волосы.
Понемногу успокоился и Мейсон.
А вот его друг нервничал, он то и дело снимал очки, протирал их и вновь надевал на нос. Его взгляд сделался суетливым, и Мейсон заметил как дрожат руки Ричарда.
— Не надо так волноваться, ведь мы летим нормально и вроде бы, ничего не происходит.
Но сам Мейсон почувствовал страх. Он ощутил, как его ладони сделались влажными и как на голове зашевелились волосы.
— Черт, не может быть! Все обойдется, — попытался сам себе внушить Мейсон.
Но ему это не удалось. Он увидел стюардессу, которая шла с ярко–красным подносом, заставленным напитками по проходу. Она пыталась улыбаться, но ее лицо было бледным, а движения неуверенными. Она все время оглядывалась по сторонам, кивала пассажирам.
— Спокойно, все хорошо, — шептала девушка, но ее губы то и дело вздрагивали, видимо для нее подобная передряга была впервые.
«Да и для меня подобные встряски новость».
Огромное, сверкающее тело «боинга» вновь вздрогнуло, и Мейсон почувствовал, что один из двигателей остановился. Самолет немного завалился на бок, а стюардесса едва удержала в руках поднос. Но одна из чашечек упала, и на красном ковре сразу же образовалось темное пятно цвета запекшейся крови.
— Извините, — неизвестно к кому обратилась девушка и быстро заспешила назад.
Через несколько мгновений она вновь появилась в двери.
— Пристегните, пожалуйста, ремни безопасности. Пожалуйста, я вас очень прошу, мистер, пристегните! — торопилась девушка, скороговоркой говоря фразу за фразой.
Но и без ее уговоров все принялись поправлять, одергивать, застегивать ремни. У многих руки нервно дрожали, пальцы не слушались, и они не могли выполнить эту несложную операцию. Стюардесса бросалась от одного пассажира к другому, то вновь возвращалась, помогая застегнуть ремень.
— Помогите мне! Помогите мне! Сюда! Срочно ко мне, — заревел толстый негр в яркой шелковой рубахе. — Ко мне! Ведь я с ребенком и не могу справиться с этим ремнем!
На его губах появилась белая пена и он побледнел, а глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит. Он прижимал к себе правой рукой девочку, которая безудержно плакала.
Мейсон криво усмехнулся, увидев негра. У него в мозгу пронеслась мысль, от которой ему сделалось весело.
«А этот мужчина похож на шоколадное пирожное, присыпанное сахарной пудрой».
Но его рука механически потянулась к ремню.
— Все в порядке, все нормально.
Ричард Гордон рядом суетливо перебирал ремень. Он то застегивал его, то расстегивал.
— Мейсон, что это было? Ты можешь мне объяснить?
— Не знаю, Дик, но постарайся сохранить спокойствие, я думаю, все обойдется, такое иногда бывает.
— Нет, Мейсон, не обойдется, это ужасно.
В салоне появились еще две молоденькие стюардессы. Их лица были бледны, а от этого губы казались яркими, а накрашенные глаза чересчур темными.
— Не волнуйтесь! Не волнуйтесь! — пытались уговаривать пассажиров девушки.
Но паника уже началась. Люди шептали, кричали и звали на помощь. И девушки буквально сбивались с ног, спеша от одного пассажира к другому.
— Пить! Пить! Сердце! — воскликнул седовласый мужчина в массивных очках на бледном лице, — пить…
Стюардесса опрометью бросилась к своей комнатке и расплескивая воду, заспешила к пассажиру.
— Вот вода, мистер, пейте.
Тот трясущимися руками схватил стакан, поднес его к губам, но попутно расплескал его до половины. Он весь дрожал, зуб не попадал на зуб, и вода проливалась на подбородок, с подбородка стекала на белую накрахмаленную рубаху, оставляя темные пятна. Мужчина явно задыхался. Он уронил стакан, и его, и без того бледное лицо исказила гримаса боли.
— Сердце! Сердце! — он приложил одну руку к груди, а второй принялся судорожно развязывать галстук, расстегивать пуговицы рубашки.
— Сейчас, сейчас, мистер, я принесу вам таблетку.
— Да, да, таблетку, — говорил мужчина.
А огромный боинг вздрагивал, падал, его трясло, как щепку на сильном течении.
Мейсон глянул в иллюминатор. Облака, которые раньше плыли где‑то внизу, сейчас проплывали прямо перед самым стеклом.
— Боже, мы снижаемся, мы падаем, — прошептал Мейсон, закрывая глаза и до хруста в суставах, сжимая подлокотники кресла.
— Мама! Мамочка! Мы падаем! — кричала маленькая девочка, пытаясь вырваться из рук матери.
А та, схваченная ремнем, не могла ее удержать. Девочка выскочила в проход и побежала в хвост самолета.
— Куда ты? — остановила ее стюардесса и подхватила на руки.
Девочка принялась колотить по плечам стюардессы маленькими кулачками и громко истошно кричать:
— Падаем! Падаем! Нет!
— Успокойся, все будет хорошо, — стюардесса поднесла девочку к матери и усадила на колени.
