Санньяса или Зов пустыни - [24]
В этой связи, можно было бы мечтать о некой экуменической дикше, монашеском посвящении, которое засвидетельствовали бы и индусский санньяси, и христианский монах. Первый передал бы кандидату посвящение, которое получил когда‑то и сам, тем самым приобщив его к тайне санньясы, которая на протяжении веков проявлялась в неисчислимых махатмах и садху, последовавших за изначальными риши, которые первыми услышали внутренний зов к постижению истинного Я. Другой бы принял его в столь же многочисленные ряды тех, кто, начиная с таких столпов Пустыни, как св. Антоний, св. Иларион или св. Арсений[132], услышал зов Христа оставить всё ради Царствия. А затем после этой двойной вамши вдвоем, но в недвойственности, они повели бы его к тому единственному, что зовёт его, — к Духу, Внутреннему Свету, который сияет в сердце всех тех, кто призван.
В таком случае, ритуальная передача санньясы от гуру к ученику, сама по себе совершенно не принадлежащая миру знаков, продолжит иметь значение на этом уровне, несмотря ни на что — хотя и совершенно невозможно предсказать, как именно такая санньяса будет проявляться потом в жизни. Однако необходимо также, чтобы эта передача, вводящая кандидата в великую традицию риши, была по возможности освобождена ото всего, что слишком тесно связывало бы её с ведийским мифом и ритуалом. И как нельзя заранее определить внешние условия санньясы в окружении, отличном от традиционного индийского, ровно так же нельзя определить a priori, какую форму должна принять и подобная дикша.
В любом случае, она должна содержать минимум церемоний и быть построена по образу инициации видват‑санньяси, поскольку кандидат, который здесь рассматривается, будет (следуя классификации Санньяса Упанишад) джняна‑, а не крама‑санньяси. И совершенно очевидно, что столь необусловленная внешними формами санньяса должна передаваться только тому претенденту, чьё пробуждение уже состоялось, но не тому, кто нуждается в помощи какого‑либо «института», чтобы это пробуждение обрести. Но в какой бы форме эта дикша ни передавалась, она, без сомнения, должна основываться, прежде всего, на традиции ранних Упанишад. Ибо древнейшие Упанишады более ясно, чем любые другие тексты, отмечают переход от ритуалов и мифов к непосредственному опыту истинного Я и Брахмана, который есть Всё (сарвам), и через это — освобождают от всей наносной и рукотворной священности, которая в предшествовавшую эпоху Вед и Брахман была наложена на подлинного Человека, Пурушу, но который известен отныне во всей своей славе.
Санньяса (и это особенно относится к рассмотренным выше примерам) может быть дана претенденту только тогда, когда гуру чувствует уверенность, что ученик уже действительно узрел, что он эвамвид, и обладает физической, интеллектуальной и духовной силой, чтобы при любых обстоятельствах остаться верным фундаментальным требованиям аскетичной жизни. Обычно он должен предъявить доказательство своих качеств не только на этапе жизни в обществе гуру (антевасин), но также на этапе одиночества и странствий (паривраджья); и особенно, в случае западного человека, в настойчивой практике акосмичной жизни в самой сердцевине мира, который отрицает подобный акосмизм. Также подразумевается, что дикша предусматривает для него период скитаний и бхикшачарьи (жизни на подаяния), который должен длиться как можно дольше. Претендент также должен отказаться от владения чем‑либо, что он мог бы назвать своим: и если фактический и юридический отказ от имущества невозможен, он должен осознать, что он больше не имеет никакого права собственности на что‑либо и должен быть готов в любой момент расстаться со всем, когда обстоятельства этого потребуют. Только тогда
