Санньяса или Зов пустыни - [12]
У санньяси больше нет никаких обязательств ни перед человеческим обществом, ни перед питри (предками), ни перед дэвами, этими воплощениями божественной Тайны в проявленном мире. Всё, чем он обладал прежде, чем мог удовлетворять нужды себя и ближних, что мог вложить в строительство града человеческого и что мог предложить предкам в качестве шраддхи или дэвам в качестве яджни, — всё это он отбросил в канун принятия санньясы, когда совершил праджапатья‑ишти (яджню, во время которой человек приносит в жертву всё своё имущество, сарваведасам). В ту же ночь он предложил и свою последнюю шраддху почившим предкам, но в этот раз она была также ашташраддхой, включавшей в себя предложение шариков риса (пинда) и для него самого в знак того, что он покидает этот мир (претья). В последний раз он поклонился ритуальному огню, а затем, совершив символический вдох, принял его в своё собственное дыхание (прана) в знак своего перехода лишь ко внутреннему поклонению.
Должным образом предложив дары ушедшим душам,
Небесным и земным существам,
Совершив шраддху в честь почивших предков и человеческих отношений,
Совершив свои собственные погребальные обряды,
Вобрав в себя священный огонь,
Он принимает санньясу.
(Харитасамхита, 6.3)
Отныне он шагает по миру подобно призраку:
Куда бы он ни шёл, он остаётся сокрытым, неузнанным, без каких‑либо знаков отличий — авьякталинга, авьяктачара (Джабала Упанишада, 6).
Не имеющий желаний…утвердившийся во внутреннем видении…
Пусть бродит он по земле…
Для такого мудреца нет ни призвания, ни знака…
Пусть яти бродит в тайне.
(Нарадапаривраджака Упанишада, 4.17‑18, 31‑32)
Теперь его не затрагивают даже Веды, ибо они говорят о дэвах и о поклонении, которое человек обязан совершать перед ними. И хотя он по‑прежнему может помнить и размышлять об Упанишадах, кульминации всех Вед (веда‑анта), но даже это исчезнет со временем. Вскоре с ним останутся лишь махавакьи и в конце концов только ОМ будет озарять его сознание:
Пусть умный изучает писания, преумножая свою мудрость,
Но позже да отбросит он их все,
Как жаждущий риса отбрасывает шелуху.
(Амритабинду Упанишада, 18)[80]
Ему больше нечего изучать, говорить или слушать; помимо пранавы (ОМ), для него не осталось никакого богословия и никаких Писаний.
Всё, что относится к миру майи, включая правила жизни и атрибуты классической санньясы, суть уступки, в которых отсутствуют верное понимание и внутренний опыт. Посвящая крама‑санньяси (того, кто принимает санньясу, пройдя три предыдущих этапа жизни брахмана, включая брахмачарью, грихастху и ванапрастху) в монашескую традицию, гуру заставляет его состричь прядь волос (шикха), бросить священный шнур, пояс и всю одежду в воду, а затем полностью обнажённым отправляет его в сторону севера. Когда же претендент совершает сто шагов (шатапатха, как они названы в Нарадапаривраджака Упанишаде, 4.38), гуру останавливает его, говоря: «Остановись, о Благословенный!» («тиштха, тиштха, махабхага»), и призывает обратно, чтобы вручить атрибуты санньясы: камандалу (чашу для сбора подаяния), данду (посох), каупинам (набедренную повязку) и шафранное одеяние.
Однако эта последняя часть дикши имеет место лишь в отношении крама— (или карма‑) санньяси — тех, кто принимает санньясу, чтобы исполнить наставления Писаний о последнем этапе человеческой жизни и затем достичь брахмавидьи, без которой мокша невозможна. Таковы вивитсу‑ или вивидиша‑санньяси.
С видват‑санньяси всё происходит иначе. Воистину, есть редкие благословенные души, которые буквально с детства не имеют никаких материальных желаний и, осознав себя, без колебаний покидают свой дом и человеческое общество (как Рамана Махарши и многие другие) — иногда даже до получения священного шнура во время упанаяна‑самскары (авратин). Таковы вайрагья‑санньяси. Среди видват‑санньяси писания выделяют джняна‑санньяси, в сердцах которых чтение шастр и свидетельство гуру вызывают столь сильное озарение, что они не могут больше оставаться в средоточии мирских забот. Речь здесь не идёт о принятии санньясы по собственному выбору после долгих раздумий или из повиновения писаниям. Это не санньяса, возложенная самим собой, но санньяса, возложенная истинным Я. Это непреодолимый внутренний зов, острая необходимость, исходящая из глубин Духа. Это непроизвольная тяга к бесконечности в сердце у человека, которого уже ничто не может увлечь обратно. Это не следствие поисков света, мудрости или отречения — это мощный импульс, исходящий из самой природы человека, нерождённой и свободной от оков. Правила писаний запрещают принимать санньясу человеку, у которого ещё не родились дети: «Дваждырождённый, ищущий окончательного освобождения, не изучив Веды, не родив сыновей и не совершив все жертвоприношения, погружается в нижние миры» (Законы Ману
