Санкт-Петербургские вечера - [11]

Нас в данном случае вводит в заблуждение то, что, когда результат не следует за причиной непосредственно, мы его вовсе не замечаем — но ведь он столь же действителен и при подобных обстоятельствах. Однажды появившись и пустив корни, болезни начинают распространяться; вследствие своего рокового сродства они скрещиваются и смешиваются — так что сегодня на нас может тяготеть физическое возмездие за чьи-то излишества столетней давности. И однако, несмотря на проистекающую из этих ужасных смешений путаницу, аналогия между преступлениями и болезнями очевидна для веского внимательного наблюдателя. Ведь и болезни, подобно прегрешениям, бывают нынешними и первородными, случайными и обычными, смертными и простительными. Есть болезни гнева и лени, чревоугодия и невоздержанности и т. п. А еще заметьте: существуют преступления характерные и, следовательно, имеющие во всех языках особые названия, как например, убийство, святотатство, кровосмешение; но есть и другие, определимые лишь при помощи общих терминов, вроде тех, что относятся к мошенничеству, несправедливости, насилию, лихоимству. Точно так же существуют и болезни с особыми названиями: водянка, туберкулез, апоплексия; есть

и другие, обозначить которые можно лишь причислив их к общему разряду недомоганий, расстройств, болей, безымянных лихорадок и т. п. И потому чем добродетельнее человек, тем надежнее он защищен от болезней, имеющих собственное имя.⁴

Бэкон⁽³⁴⁾ (хотя и протестант) не мог не обратить свой пытливый взор на великое множество святых, преимущественно монахов и отшельников, коих Господь благословил долголетием;⁵ не менее поразительно и противоположное наблюдение: нет такого греха, злодеяния или необузданной страсти, которые не производили бы в нашем физическом строе более или менее пагубных последствий, пусть и отдаленных во времени. Замечательную аналогию между болезнями и прегрешениями можно усмотреть и в том, что божественный Творец нашей религии, коему, ради того, чтобы засвидетельствовать свое призвание в глазах людей, вполне было под силу возжечь вулканы или заставить греметь гром, и который все же никогда не преступал законов природы иначе как во благо человеку, — что этот божественный Учитель, говорю я, прежде чем исцелить приводимых к нему больных, всякий раз отпускал им грехи, а порою даже сам удостаивал их публичного свидетельства о том, что живая вера примирила их с Господом.^{14 И что может быть замечательнее слов, сказанных им прокаженному: «Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже».(37)}

И кажется, что можно даже до известной степени проникнуть в эту великую тайну, если поразмыслить над

утверждением, ясное изложение которого есть уже доказательство его истинности для всякого сколько-нибудь сведущего в философии человека, а именно: Ни одна болезнь не может иметь материальной причины.^б И что же? Хотя разум, откровение и опыт единогласно убеждают нас в существовании роковой связи между злом моральным и злом физическим, мы не только отказываемся замечать материальные следствия тех страстей, что целиком заключены в нашей душе, но и далеко не в должной мере исследуем опустошения, производимые страстями, которые коренятся в физических органах; страстями, чьи зримые последствия должны нас устрашать еще более! Тысячу раз повторяли мы, например, следующую поговорку: «За столом погибает больше народу, чем на войне*, но сколь немногие всерьез задумывались о великой истине этой аксиомы! И если проверить себя со всей строгостью, то всякий убедится, что ест он, может быть, в полтора раза больше того, что ему необходимо. От излишеств в количестве обратитесь к злоупотреблениям в качестве: исследуйте во всех подробностях коварное искусство возбуждать убивающий нас ложный аппетит, задумайтесь о бесчисленных прихотях невоздержанности, об этих соблазнительных кулинарных произведениях, которые для тела нашего суть то же, что плохие книги — для духа, просвещающие и развращающие одновременно, — и вы ясно увидите, как природа, беспрестанно осаждаемая этими гнусными излишествами, тщетно силится защититься от наших всечасных покушений; как она, несмотря на свои дивные силы, наконец изнемогает в этой борьбе, получив от нас зародыши тысячи недугов. Философия сама по себе давно угадала, что вся мудрость человеческая заключена в двух словах: sustine et

abstine.¹⁵¹⁶ И пусть эта слабая законодательница достойна насмешки даже в лучших своих законах, ибо нет у нее силы, способной заставить этим законам повиноваться, — следует все же отдать ей справедливость и принять в расчет истины, ею возвещенные. Ведь она прекрасно поняла: коль скоро самые сильные склонности человека греховны до такой степени, что явно ведут к разрушению общества, то, значит, нет у человека большего врага, чем он сам, и когда научился человек побеждать самого себя — он познал все." Но христианский закон, который есть не что иное, как откровение воли Всеведущего и Всемогущего, не ограничивается одними лишь бесплодными советами: воздержание как таковое или ставшую привычной победу над страстями и желаниями он превращает в важнейшую заповедь, призванную руководить всей человеческой жизнью. Более или менее суровое и регулярное ограничение в пище, даже в пище дозволенной, он превращает в фундаментальное правило, которое, хотя и может быть изменено по обстоятельствам, в сущности своей пребывает неизменным. И если бы мы пожелали рассмотреть с духовной точки зрения то лишение, которое в христианском законе носит название поста, то нам было бы достаточно выслушать и уразуметь церковь, когда она с непогрешимостью суждения, полученной ею от Бога, к Богу же и обращается: «Ты используешь телесное воздержание наше ради того, чтобы возвысить до Себя дух наш, обуздать грехи наши и внушить нам добродетели, которые получат от Тебя воздаяние».