Сандуны: Книга о московских банях - [35]

На Лубянской площади Алексей Николаевич столкнулся с открытой каретой, в которой ехал здоровый и счастливый Фрейденберг. Забыв обиду, архитектор окликнул Гонецкого, они минуту постояли конным валетом. Алексей Николаевич поздравил Фрейденберга — все теперь знали тайну, на которую намекал когда-то отстраненный от постройки бань немец: ему вместе с другими именитыми архитекторами поручили украсить Москву для коронационных торжеств. Фрейденбергу достался участок от Лубянской до Красных ворот — вся Мясницкая. Против главного телеграфа тот поставил обелиск все с той же шапкой Мономаха, с лавровой ветвью и склоненными знаменами и обелиск против дома Ворониных, по сторонам от Красных ворот — четыре убранные флагами мачты. Вся Мясницкая была разукрашена с особым усердием и пышностью и чем-то напоминала роскошь полтинничного отделения. О чем бы ни начинал думать Гонецкий, он всегда теперь вспоминал перво-наперво бани.

С архитектором они опять встретились через день на скачках. То было небывалое собрание парадных мундиров, к концу торжеств вся петербургская знать пришла на бега. Все такой же сияющий Фрейденберг поставил на Травиату и выиграл! А Гонецкий проиграл, но не досадовал. Архитектор предлагал:

— Построим кароши палас? Лютче Париж. Или небоскреп? Лютче Нью-Йорк.

После того как праздник кончился и разобрали деревянные павильоны, сняли флаги, Москва стала казаться унылой и сонной. И с окончанием строительства бань все дела у Алексея Николаевича кончились. Он вспоминал вернувшихся в Петербург друзей, стал тосковать. Его озарила идея:

— Верочка! Построим небоскреб? Первый небоскреб в Москве! Сорок этажей!

Он думал не о небоскребе — новое строительство обещало поездки за границу. И деньги. Алексею Николаевичу неожиданно жестоко понадобились деньги: он проигрался в карты. В один из праздничных вечеров, когда отлучался один к друзьям, ставил азартно, но улыбался даже тогда, когда подвели счет. Он должен был играть роль богача. Только что хвастался принадлежащими ему и жене Сандуновскими банями; Петровским пассажем, домом на Арбате с рестораном «Прага», домами в Мерзляковском переулке, на Кузнецком мосту, Поварской, Пречистенке, Тверской…

Вера Ивановна думала недолго, переспросила с иронией:

— Небоскреб?.. Ну что ж, давай построим небоскреб.

И вскоре Алексей Николаевич поехал за опытом в Париж, хотя небоскребов там не было.

У семьи Гонецких было в Москве девять домов, один другого лучше, а жить они стали все-таки в Сандуновских банях — в том трехэтажном здании со скульптурами, которое выходит на Неглинный проезд. Вере Ивановне нравился вид, который открывался из огромного трехстворчатого окна ее кабинета. Весь день проносились экипажи, к вечеру их становилось все больше — хоронясь за прозрачной занавеской, она радовалась, когда видела знакомых. Купец Поляков уже построил свою огромную гостиницу, два здания шли параллельно до Петровки, словно вечно глядели друг на друга, а торцами выходили и на Неглинную, и на Петровку, объединенные металлической решеткой. В ней были ворота, и туда въезжали извозчики с богатыми людьми, гостиница «Россия» была дорогой, с электрическим освещением. Кроме Сандуновских бань, гостиницы «Россия» еще только несколько домов освещались электрическими лампочками. Не только провинциалы, но и многие москвичи ходили посмотреть на окна, которые светились так, будто в комнатах сияло желтое солнце.

Как раз под квартирой Гонецких размещался тихий обувной магазин Писарева. Там не гремели так, как в другой половине дома, где музыканты, прицениваясь к товару Юлия Генриха Циммермана, пробовали рояли и кларнеты, тромбоны и скрипки. Окна спальни выходили на Звонарский переулок. Оттуда смотреть было тоже интересно.

Много раз она видела своего знаменитого жильца, который, женившись, снял у нее большую квартиру — в том же доме 14 на Неглинном проезде в тихом подъезде, который выходит как раз на Звонарский. И жена жильца была известной — молодая и красивая артистка Художественного театра Ольга Книппер. Рассказывали, что муж ее, писатель Антон Павлович Чехов, тяжело болен. И действительно, он редко выходил из дому, гулял по бульвару неспешной, боязливой походкой человека, много времени проводящего в постели.

А вскоре и уехал вовсе. Квартиру сдать было просто — Неглинный проезд стал заселяться людьми богатыми и знатными, про Чехова говорили, что богатым он стал сразу: издатель купил на корню, как покупают лес, все книги. И даже не как лес, потому что лес покупают, когда он вырос, а издатель заодно купил лес, который еще даже не посадили — все книги, которые нестарый Чехов еще напишет.

И тем не менее квартира у Чеховых была небольшой, Вера же Ивановна с мужем занимала одиннадцать комнат. Спальня, кабинет, бильярдная, гостиная, буфет, комнаты лакеев и горничных. Семья ее уменьшилась. Зоя вышла замуж за скрипача Юлия Конюса. Вышла не спросясь, семнадцати лет. Только в последний миг простив, дала она ей материнское благословение и заставила жениха принять православную веру. Молодые жили независимо, зимой — на Пречистенке, в старом родительском доме Фирсановых, летом — в правом флигеле Средниковского дворца, откуда был отдельный ход в парк.