Сандуны: Книга о московских банях - [33]
И уж как прозрачна та вода, что потекла от Бабьегородской плотины в бани, но все равно ее хорошенько очистили; особыми фильтрами, привезенными из-за границы, — пластинчатыми, какой-то системы Фишера и Петерса. Никто в Москве не знал толку в фильтрах, а Фишера и Питерса и слыхом не слышали, но поняли, что вещь эта заграничная, а если заграничная, то уж, наверно, хорошая. Сам профессор Ф. Ф. Эрисман из императорского Московского университета пробу сделал. Так и сказал: нет той воды лучше, чем в Сандунах, — хочешь мойся, а хочешь пей. Говорят, при людях и пил. Это банную-то воду!
Люди ходили по Москве и глядели себе под ноги — под улицей отдельный — Сандуновский — водопровод, под землей мимо храма Христа Спасителя, через Пречистенские ворота, под Волхонкой, Моховой, Охотным рядом, Театральной площадью, под тротуаром возле Малого театра, а там и до бани рукой подать. Сколько ж это труб надобно для водопровода этого! А Гонецкий еще и пожарные краны на земле поднял, через каждые пятьдесят саженей. Вот вы, дескать, пожару от Сандунов боялись для банка, так воды получайте, сколько вашей душе угодно. Шесть миллионов ведер по тем трубам в месяц протекает!
Еще больше разговору было в Москве про собственную электрическую станцию Гонецкого. Он приказал повесить в банях тысячу (тысячу!) лампочек накаливания, по шестнадцать (шестнадцать!) свечей каждая, да еще восемь фонарей поставить во дворе. Люди быстренько перемножали — в Москве считать умели! Получалось 16 тысяч без тех фонарей с вольтовой дугой. Богатый человек! Небось каждый день по две свечи и сгорело бы, вот тебе и 32 тысячи без тех фонарей.
Люди, выходя из бань, специально сворачивали в Сандуновский переулок, чуть в горку поднимались поглядеть на электростанцию.
С замиранием заглядывали в окна низенького кирпичного домика. Там что-то гудело, двигалось: добывался свет для бань. Гонецкий свету не жалел — всю ночь палил фонари. А в «Московском листке» как важная новость сообщалось, что Московская дума, хорошенько подумав, решила все-таки разориться и за счет городских средств поставить шесть электрических фонарей на Большом Каменном мосту — три на одну сторону, три — на другую. Но только зажжется тот свет к празднику превеликому, ко дню Коронации.
Об этом празднике писали не иначе как с большой буквы: Коронация. Москва с ума посходила, ожидая торжество, ради которого съедется в первопрестольную весь Петербург. А длиться оно должно было двадцать дней — с 6 по 26 мая 1896.
Первым приехал верховный маршал коронации статс-секретарь Пален, за ним почтительно встреченные прибыли императорские регалии, и в тот же день явился принц Генрих Прусский, а за ними весь двор, жандармы, синод со всей канцелярией, из-за границы короли, князья, премьер-министры. Гофмаршальская часть приготовила для иностранных гостей план Москвы, на нем были четко обозначены Сандуновские бани. А в доме Хлудовых, по плану тому, была только временная резиденция канцелярии государственного контроля.
Алексей Николаевич Гонецкий обратил на то особое внимание своей супруги: на карте обозначены одни только бани, других словно бы и нет. Пусть Хлудовы локти себе кусают. Ах как вовремя они поспели с постройкой! И хорошо, что меблированные квартиры в главном здании не успели сдать. Теперь сдавали их за немалую цену знатным столичным гостям. Не то радовало, что прибыток сразу будет, а то, что в Петербурге сразу все узнают про новые Сандуновские бани. Вот и снова первопрестольная их обскакала.
Сколько толков было когда-то про Егоровские бани в Петербурге — в Большом Казачьем переулке, между Загородним проспектом и Фонтанкой. Вера Ивановна сама видела их — высокие, в пять этажей, а окна темные: пусто и холодно там. Хотел Егоров устроить тоже смесь римско-турецких бань с русскими. И бассейн и номера. Даже ресторан, бильярд, читальню. А вот и не вышло — ни бань, ни ресторана. И смешно сказать, из-за цыганки не вышло. Нагадала, проклятая, что через те бани хозяин смерть примет. Лукавая, что натворила! Уже почти построил их Егоров, да ни разу не затопил — смерти боялся. Десять лет простояли пустые, холодные. Из-за этого разорился и — помер. Честно говоря, славное здание получилось. Знаменитый архитектор Сюзор проект делал, на Парижской выставке его показывал.
Пусть петербургские посмотрят: в Москве хорошие бани есть! Получше Егоровских.
И петербургские смотрели. И в баню заходили. А после бани на балы, банкеты, гулянья ходили.
Хлебосольная Москва пир гостям задавала, хвасталась тяжелыми и пышными своими столами. Умела себя показать! Ели-пили всюду. И все — отдельно. В Грановитой палате — царские особы. Для них меню на пергаменте напечатали, в виде свитка — с рисунком Виктора Васнецова. Брат его, Аполлинарий рисовал меню для обеда знати. И другой — для обеда волостных старшин. Отдельно ели духовенство и особы первых двух классов, отдельно — дипломаты. И десять тысяч бесплатных обедов было роздано для тех, кто мог показать билеты, полученные в городском попечительстве для бедных.
Сандуновские бани. Фасад парадного корпуса на Неглинной улице. На первых двух этажах размещался музыкальный магазин. На третьем — квартиры. В этом доме № 14 по Неглинной улице (вход с бывш. Звонарского — ныне 2-го Неглинного пер.) на первом этаже в 1901 г. после женитьбы недолго жили А. П. Чехов с О. Л. Книппер-Чеховой
