Самый грустный человек - [2]

Он был так искренен и так верил своим словам, что ему показалось — отныне никаких неразрешенных вопросов нет и не может быть.

— А почему ты до сих пор ничего не говорил? Не слиш­ком ли много времени прошло, чтобы играть в прятки? — Страуд обрадовался, что в ее голосе появился какой-то отте­нок, пусть даже пренебрежительный. — А я уже было поверила, что мужчина и женщина могут быть братом и се­строй. Испортил, все испортил.

— О чем было говорить? — растерялся Страуд. — Ты что же, не понимала разве? Неужели обо всем надо говорить?

— За кого, за кого ты меня принимаешь? Я давно забыла понимать людей по взглядам. По мне — у всех подряд один и тот же взгляд, один и тот же голос, одни и те же мысли. Слова только разные. И я только словам и верю. Да и не то чтобы верю — понимаю. И не понимаю даже, слушаю...—и вдруг монотонно, но с внутренней тревогой начала нанизы­вать друг за дружкой слова. Страуд от испуга было замер на месте, потому что, произнося эту медленную и стройную ла­вину предложений, Гея по-прежнему что-то делала и безо­становочно двигалась: — В пять часов... сегодня хорошая по­года... вечером жди меня... Сигарета есть? Дай...

— Я тебя научу, — взмолился Страуд. — Я сделаю так, что мы будем молчать и понимать друг друга. Я не обещаю тебе ни денег, ни богатства, мы всегда будем без денег. Всегда бу­дем бедными. Но одно я тебе обещаю — молчать и понимать друг друга...

— Если мы будем бедными, мы не сможем молчать и по­нимать друг друга. Для этого нужны деньги. Если же будем богатыми, опять-таки не сможем, деньги не дадут. Так что выбрось это из головы. И ни с кем ты не сможешь молчать» Залопочешь. Все будешь говорить, говорить, говорить...

— Знаешь, почему ты меня презираешь?.. Потому что я не такой, как остальные. Они мужчины. Времени не те­ряют. А я каждый день прихожу, ухожу, каждый день ре­шаю быть таким, как они, и не могу... — Он с ненавистью по­смотрел на Гею, помолчал минутку, потом вдруг спросил, понизив голос: — А деньги они дают?

— Какие деньги? — напряглась Гея и оторвалась от своих дел.

— Деньги, деньги! За то, что ложатся с тобой! Деньги дают?

— Конечно.— Гея старалась казаться спокойной. Страуд почувствовал это и мысленно усмехнулся. — Если кто очень нравится — не беру. Видишь, все как следует. И честность есть. И порядочность и непорядочность, чувствуешь? Все вымерено, все взвешено.

Страуд и сам не понял, почему задал такой вопрос,— чтобы обидеть ее или же действительно чтобы узнать:

— А... у меня возьмешь?

— Наверное, — еще больше напряглась Гея.

— Сколько? — шепотом спросил Страуд.

— А сколько у тебя есть?

— Нет, ты скажи, сколько...

Не разговор был, а прямо перепляс на острие ножа; тут были и ненависть, и желание унизить, и нервное любопыт­ство, пожалуй. Гея стала накрывать стол скатертью, потому что неведомо отчего почувствовала потребность подчеркнуть решительную разницу между ними: хозяйкой дома и гостем.

— Вот сейчас ты мне нравишься, — улыбнулась Гея.—Я так и знала. Ночью останешься у меня, утром с удивлением посмотришь кругом, не поймешь, куда попал и кто рядом с тобой лежит. Быстренько кое-как оденешься, молча смоешься. И все будет как надо, шито-крыто.

— А по ночам тебе шепчут на ухо слова?.. — не отставал Страуд. — Что они говорят?..

— Не помню... не обращала внимания.

— Помнишь! Скажи! Я хочу знать!

— Что тебе от меня надо?.. — Гея разом сникла и поняла, что уже не может прогнать этого парня.

— Нет, ты скажи... Хочу выучить и те же слова гово­рить... А если вдруг родится мое слово, не скажу... Хочу как они, как все. Говори, чего они тебе шепчут по ночам...

— Видишь, ты все понял. Знаешь, что получится, если женишься на всех женщинах, с кем хочешь переспать, ха-ха!

— Я хочу жениться на тебе...

Слова Страуда неожиданным, странным образом опять прозвучали искренне. Наверное, поэтому двенадцать мужчин вновь задвигали стульями, и квадрат вокруг Геи и Страуда стал еще теснее.

Гея вспомнила посещения Страуда. У нее почти всегда бывали гости, в основном мужчины. Гея в первый же вечер поняла, что девятнадцатилетний Страуд уйдет первым. Обя­зательно уступит. И она терпеливо ждала, когда же наконец он проявит упорство и останется до конца. Для Геи это ожи­дание превратилось в своего рода азартную игру с самой со­бой. Словно она поставила на лошадь, которая приходит все время последняя к финишу; ты видишь это, но верить в нее не перестаешь. А Страуд и не подозревал даже о скрытой и своеобразной верности Геи, он чинно сидел за столом, вежливо и старательно поддерживал общую беседу.

— Тебе ведь и не хотелось беседовать, просто ты был вежливым мальчиком, — вдруг взорвалась Гея. — Вежливым, красивеньким... вот таким вот бедным, но хорошо одетым... От тебя знаешь чем несло? Чистотой, честностью... У меня прямо дух спирало... Хотелось обнять тебя, баюкать... грудью кормить, сказки рассказывать со счастливым концом... А ты умные вещи говорил, гладкие, плавные... со своим трех­классным образованием... Мне было стыдно за каждое твое изречение... Я чувствовала себя оскорбленной... потому что это тоже было признаком того, что ты бедный... — О, Гея из­дали узнавала бедных. Очень хорошо она их знала. Негра­мотных, но с природным умом. Умеющих держаться. Похо­жих на свою одежду. Бедную, но опрятную. Ну до чего же все в этом мире неестественно. Лишено всякой логики. Гея еще больше вскипела, когда вспомнила, как он поднимался и искал какой-нибудь глупый повод, чтобы уйти. — И что ты делал, знаешь?.. Прощаясь, ты крепко пожимал им руки... Почему ты это делал?.. Почему ты перед ними расшарки­вался? Почему позволял, чтобы они с тобой на «ты» разго­варивали, а сам им «выкал»? Вот тут-то ты и потерпел пора­жение... во всем, во всем... Они тебя со света сживут... на кусочки разнесут, ты не выдержишь... Потому что на «вы» с ними разговаривал... И позволял, чтобы они «тыкали». Ты с первого же дня сдался, потерпел поражение, кончено, поздно уже...