Самые чужие люди во Вселенной - [38]

По правде говоря, с тех пор как ушли рабочие, мы точно не знаем, наверху ли он, но оставить его там было бы слишком рискованно. Нет ни единого шанса с ним связаться, но мы должны узнать, убежал он или еще прячется на крыше.

Начиная с зимы все новости о нашем здании немедленно попадают в прессу, а с тех пор как объявили о сносе, выходит статья за статьей: журналисты следят за действиями Комитета по защите жильцов, ведут почти ежедневную хронику реновации. Мы думаем, если бы в последние дни заметили странного человека, говорящего на непонятном языке, пресса бы знала.

Звук шагов с другой стороны решетки, мы притискиваемся друг к другу. Жюли осторожно выглядывает из-за грязных стекол самосвала. Это ночной сторож. Жюли улыбается и поднимает пальцы к ушам, мы высовываемся: он в наушниках, совершает обход и слушает музыку. Перед ним вышагивает большая черная собака. За ней волочится поводок, на ней кожаный намордник, глаза как будто светятся в ночи. Здоровый черный пес, шерсть по хребту дыбом. Грозная овчарка, готовая к нападению. Стоим не шевелясь. Собака замедляет шаг, принюхивается, поводит носом в нашу сторону и начинает рычать. Мы окаменели. Четыре человека – четыре желания заглушить биение своего сердца, закупорить запах своей кожи, задержать дыхание навечно. Намордник не дает собаке лаять, но рычать она может, мы слышим сдавленные вибрации ее гнева. Медленно проползает секунда, две, три, и Жюли закрывает глаза, тихо выдыхает «тсс», и собака тотчас перестает рычать. Сторож приказывает ей двигаться вперед. Мы не дышим, не поднимаемся, слушаем: собака неохотно идет дальше, сторож за ней. Мы снова остаемся одни, позади грузовика, посреди ночи, готовые проломить ограду и проникнуть внутрь.

Выбора у нас нет.

Завтра утром подрывники заложат взрывчатку в тысячу двести точек минирования в несущих стенах здания. В семь часов утра квартал будет оцеплен, к десяти полностью эвакуирован. Если верить подробному графику, напечатанному в газетах, взрыв произойдет в полдень, и – если все пойдет по плану – здание, в котором мы провели детство, в три секунды превратится в груду обломков, окутанную гигантским облаком пыли.

Незнакомец еще здесь, и мы должны забрать его, иначе его смерть будет на нашей совести.

Считаем до десяти, чтобы дать сторожу время обогнуть западный угол башни, и медленно встаем. Никого. Бежим к решетке. Фасады окружающих домов укрыты защитным материалом, можно не опасаться, что какой-нибудь страдающий бессонницей житель увидит нас в окно и предупредит полицию. Вдали проезжает машина. Дорога перед зданием перекрыта, так что с этой стороны нам бояться уже нечего.

Бежим по направлению к бело-красному щиту, одному из тех, что предупреждают о видеонаблюдении. На прошлой неделе Норбер, благодаря своим друзьям-рабочим, участвовал в последнем обходе стройплощадки. Он сфотографировал, где установлены камеры. Мертвых зон довольно много. Если с тех пор никому не взбрело в голову переставить камеры, добежать до лестницы незаметно будет просто.

Эллиот подставляет Жюли руки замком и помогает взобраться на ограду. Делает нам знак: можно перелезать. Я взлетаю на решетку и перемахиваю ее в два счета. Ячейки крупные, лезть легко. Руки замком – только для романтики. Норбер тяжело бросается вперед, решетка гнется, брат держится слабо и соскальзывает. Наверное, нам стоило отправить его первым и подтолкнуть, если самому не удается влезть. На долю секунды я пугаюсь, что он сдастся. В темноте мне не видно его лица. Он колеблется, потом опять идет на приступ, переваливается через решетку и слезает, а не прыгает, как мы.

Ура, мы здесь, все четверо. Как раз перед нами зевает окно, и мы по очереди ныряем в отверстие. Свет с парковки достает довольно далеко, фонарики телефонов включать необязательно. Действовать нужно быстро, совсем не хочется столкнуться нос к носу со сторожем. И еще меньше – с его мохнатым людоедом. Внутри ужасно пусто и голо: все двери, окна, перегородки, всю облицовку сняли и вынесли. Остались только несущие стены, опоры и, слева от нас, темное устье коридора, ведущего к лестнице. Когда-то здесь были четыре квартиры и холл, а теперь – безличное пыльное пространство, обширный разоренный зал, оголенный бетон возвращает нам эхо наших шагов. Не знаю, как у остальных, но у меня сердце сжимается при виде этой разрухи. Большая часть стройки скрыта во мраке, полосы тени искажают перспективу. Я как будто попал в фильм и хожу по руинам здания, в которое прицельно ударили ракетой.

«Джеф!» Это Жюли, зовет меня шепотом, сторож будет здесь через восемь секунд. Не задумываясь бегу к лестнице. Другие уже поднялись, только Жюли задержалась проконтролировать, чтобы никто не отстал. Добежав до второго этажа, слышу, как сторож ругает своего рычащего пса. Прошло ровно восемь секунд, раз Жюли так сказала. Я с самого начала решил больше не задаваться вопросами, когда она выдает что-нибудь, что нельзя ни объяснить, ни проверить. Если Жюли говорит, завтра дождь, я надеваю непромокаемую куртку, даже если по телевизору обещают, что от жары асфальт расплавится. Была у нас такая шутка в младшей школе: гадалка приказывает своей служанке: «Идите открывать дверь, сейчас постучат».