Самые чужие люди во Вселенной - [36]

И далее в том же духе.

Однажды вечером Норбер сунул в сумку планшет, и мы поднялись на башню. Наступавший вечер принес немного свежести на смену жгучему дню. Мы прислонили к стене подсобки матрас, усадили незнакомца в середину, уселись сами, и Норбер включил фильм, а небо постепенно чернело.

«Инопланетянин». Последний раз видел его, когда был совсем маленький. Незнакомец быстро потерял интерес к движущейся картинке на экране, но не встал, а запрокинул голову и ушел в созерцание неба. Дети прятали инопланетянина у себя в шкафу, а на небе одна за другой загорались звезды. Я смотрел то на экран, то на незнакомца, то в гущу сумерек. Опускалась совершенно черная, безлунная ночь, и, хотя мы были в городе, звезды высыпали тысячами.

Я с трудом не поддался эмоциям в тот момент, когда Е. Т. и дети расстаются. Ребенком я всегда плакал над этой сценой, изо всех сил пряча слезы от других. «Мальчики не ревут», – говорит отец. Инопланетянин поднимается на корабль, конец фильма. Мы снова внесли матрас в подсобку и, не произнеся ни слова, вернулись домой. Просто чудный вечер. Наверное, я никогда уже не буду пересматривать этот фильм.

И мы узнали о незнакомце еще кое-что: комары, которые нас на крыше заели, его не кусают.

На следующий день родители уселись перед телевизором, и мы – единственный раз – сделали то же самое. В программе значился репортаж о нашем квартале. Сначала показали вид на район с высоты птичьего полета: башня, низенькие дома, парк, торговый центр. Затем двое журналистов объяснили, что были вынуждены снимать скрытой камерой, боясь подвергнуться агрессии и лишиться своей аппаратуры. И тут меня внезапно охватил гнев. В продолжение всего репортажа, а это меньше десяти минут, журналисты искажали и преувеличивали абсолютно все. Они превратили квартал в зону беззакония. Они нарочно снимали самые обшарпанные фасады, давали крупным планом разбитое стекло на остановке. Они заставляли думать, что все здесь опасно, уродливо и гнило. Включая воздух, которым невозможно дышать.

Мама и папа смотрели передачу, не реагируя никак, с Норбером мы несколько раз переглянулись, он тоже был в ярости. Меня бесила непорядочность этих журналистов. В тот вечер я понял, что я – житель этого района. Нападая на мой квартал, нападают на меня. Быть жителем – значит быть частью целого. Я быстро встал, Норбер последовал моему примеру, слова были не нужны, мы одновременно получили пощечину. Охочие до острых моментов журналисты нанесли нам оскорбление. Не знаю, что подумали о репортаже родители, было ли им стыдно, как нам. Подобно кривому зеркалу, он исковеркал наше отражение. Везде, по всей стране, люди должны были думать, что только кретины могут жить в таком районе.

Норбер хлопнул дверью своей комнаты, и я из солидарности хлопнул своей.

Потом дни перетекли в недели, и миновал месяц. Мне прямо живот скрутило, когда вокруг опустевшего дома поставили решетки.

Потом Норбер узнал, что наблюдать за работами будет та же компания, где работает Мо. Значит, передавать незнакомцу еду не составит большого труда. Поползли тайные слухи о мигранте, которого ищет воздушная и пограничная полиция. Рабочие «забыли» открыть дверь подсобки на крыше. Мо сказал Норберу, что человек может оставаться там почти до конца, нужно будет только спуститься за несколько дней до минирования дома, потому что с этого момента эстафету примет другая компания.

Время от времени я виделся с Эллиотом и Жюли. Они пытались убедить меня, что незнакомец знает, что делает. Жюли все еще не нашла способ с ним общаться, но он был спокоен, необычайно умиротворен. Он знал, что делает. Эллиот все лето наблюдал Персеиды. В ночь на 12 августа его мать отвезла всех нас за город, на юг Луары. На небе не было ни облачка, и мы всю ночь смотрели, как горят звезды. Это было великолепно. Поехали впятером: Жюли, Эллиот, мама Эллиота и – поскольку Норбер отказался – ее коллега, который всеми силами старался вести себя сдержанно, над чем мы тихонько посмеивались. Даже не обладая сверхспособностями Жюли, можно было понять, что эти двое влюблены друг в друга: то, как они тайком посылали друг другу улыбки и сияющие взгляды, выдавало их с головой.

Я смотрел в телескоп первый раз в жизни. Эллиот показал мне Марс и Юпитер. Для метеоров телескопу не хватало широты обзора; лучше было наблюдать невооруженным взглядом, как они прочерчивают небо под наши радостные крики. В какой-то момент мама Эллиота сказала, что нужно загадать желание, и вслед ее словам в небе пронесся метеор, оставляя за собой огненный след. Я увидел, как Эллиот и Жюли обменялись торопливым поцелуем. А мать Эллиота украдкой скользнула рукой по руке своего коллеги. А на кого мне обратить желание? Я вспомнил о беглеце и пожелал ему вернуться домой, где бы это ни было. Пронеслась еще одна звезда, и я загадал, чтобы у Норбера все получилось на профподготовке. Две сверкающих борозды сразу, как фосфорные палочки, которые втыкают в именинный торт. Я подумал о маме с папой и пожелал им быть счастливыми тоже. Потом я перестал загадывать желания, потому что праздник в небе не стихал, и оно полыхало миллиардами звезд.