Самоубийство как культурный институт - [41]
В мартовском выпуске журнала «Отечественные записки» (отдел «Внутренняя хроника») появился отклик на выступление попечителя Шестакова — журналист иронически призывал печать публиковать списки имен «незастрелившихся и неудавившихся классиков»[332]. В июле следующего года обозреватель вновь обратился к этому случаю. На этот раз он привел сведения о том, что в течение года бывает два-три таких случая. Третьим было самоубийство гимназиста Гартвиха в Одессе, причиной которого, согласно официальному расследованию, считался тот факт, установленный посредством вскрытия, что череп юноши «не имел достаточной плотности». Вспоминая отчет Шестакова в «Журнале Министерства народного просвещения», обозреватель «Отечественных записок» с горькой иронией в адрес тех, кто пытается объяснить причины самоубийств, предположил, что разница между людьми, покончившими с собой в ходе изучения «мертвых языков», и людьми, не покончившими с собой, заключается именно в степени плотности черепов и что причину самоубийства следует искать именно в недостаточной плотности, «а не в чем-нибудь другом»[333].
Этот эпизод демонстрирует ассоциативную логику осмысления самоубийства. Так, тема латинского и греческого языков ассоциировалась с парадигмой «самоубийство и античность», связавшей самоубийство с идеей мученичества и героизма. Самое имя гимназиста-самоубийцы, Платон, могло читаться в этом ключе. Более того, самоубийство рассматривалось как высокий образец для подражания и предмет «литературы». Обращение к теме вскрытия звучало в этом контексте комично: столкнулись две культурные парадигмы, классицистическая и позитивистская.
Кто говорит? Н. А. Демерт, обозреватель
«Внутренняя хроника» «Отечественных записок», автор которой с горькой иронией писал о попытках властей объяснить причины самоубийств, была написана регулярным обозревателем журнала, Николаем Александровичем Демертом. Гимназист-самоубийца был племянником обозревателя. Подписывая свои обозрения внутренней жизни буквой Д., обозреватель оставался анонимным. Для собратьев по перу, однако, авторство Демерта не было секретом. После его смерти в марте 1876 года журналы и газеты много писали об авторе «Внутренней хроники». Сын помещика и выпускник Казанского университета по факультету права, Демерт начал свою общественную деятельность как активный участник реформ, занимавший официальные посты в местной администрации. В течение нескольких лет он сочетал административную деятельность с журналистской, а также пробовал свои силы как писатель-романист. С 1866 года Демерт оставил службу, чтобы полностью посвятить себя литературной деятельности. Он более всего преуспел именно как автор обзоров текущих событий внутренней жизни, которые печатались анонимно в газетах «Санкт-Петербургские ведомости» (1865–1867), «Неделя» (1868–1869) и «Биржевые ведомости» (1874–1875), в сатирическом журнале «Искра» (1865 и 1867–1873) и — наиболее читаемая и влиятельная хроника из всех имевшихся в распоряжении читателя — в «Отечественных записках» (1869–1875)[334]. Как писал Глеб Успенский в очерке, посвященном памяти Демерта, «внутренний обозреватель Демерт — известен всем, кто интересуется явлениями внутренней, „черноземной“ стороны русской жизни»[335]. Смерть обозревателя в возрасте сорока двух лет поразила его почитателей. Согласно Успенскому, известный публицист умер в городской больнице (в Москве), куда он был доставлен полицией, подобранный на улице в бессознательном состоянии, — «он был помешан»[336]. Другой коллега-литератор, А. М. Скабичевский, утверждал, что Демерт скончался в тюремном госпитале. Он был арестован в беспамятстве в компании жуликов в московском трактире. Очевидно (сетовал Скабичевский) литературная слава Демерта не дошла до ушей судебного пристава[337]. Из мемуаров современников становится также очевидным, что Демерт страдал от алкоголизма. К середине 1875 года «Отечественные записки» отказались печатать поставляемые им хроники — они стали бессвязны и бессмысленны[338]. Успенский (который также был известен злоупотреблением алкоголем) уточнил диагноз: коллега-литератор страдал не алкоголизмом, а «слишком большой впечатлительностью», «а работа в качестве внутреннего обозревателя — дело трудное именно для впечатлительного человека». Выступая с вершины авторитета личного опыта, Успенский поручился за Демерта в вопросе о причинах его душевного заболевания: «Пишущий эти строки, как лично знавший Демерта, может поручиться, что в расстройстве его умственных способностей едва ли не главную роль играло именно это свойство его работы» — «почти вся личная жизнь Демерта поглощена его делом, именно этим внутренним обозрением» (курсив Успенского). Успенский метафорически представил помешательство Демерта как своего рода профессиональную болезнь: расстройство его умственных способностей, а затем и смерть были вызваны именно «внутренним обозрением»
