Самолеты мира, 2001 № 02 - [8]

Приведем выдержку из воспоминаний Дмитрия Людвиговича, касающихся событий 15 декабря 1938 г.:

Серийный экземпляр B-16 c мотором М-22 (завод №39)

«…Иногда ранее бывало, что В.П.Чкалов шел в полет выпивши. Теперь этого, полагаю, не было, так как окружающие его люди заметили бы, и это было бы отмечено в акте о смерти. Полет кем-то, возможно, начальником летно-испытательной станции Пораем, был разрешен (больше я Порая не видел – очевидно, он был сразу арестован). Самолет сделал не помню сколько кругов, и мне было видно с аэродрома, как он шел на посадку с вертящимся винтом. Между самолетом и аэродромом был только деревянный забор.

Вдруг самолет сделал правый крен и скрылся за зданием, стоявшим левее трассы снижения самолета (если смотреть с аэродрома). Все бросились к машинам и уехали. Я помедлил, не зная, что делать, но тут подошел механик, мы с ним сели в нашу машину и поехали на место падения самолета. Мы приехали первыми, только карета Боткинской больницы (или аэродромная) успели забрать Чкалова. Самолет, мало разрушенный, лежал на куче дров. Механик взобрался на кучу, проверил сектор газа и сказал, что все работает. Не помню, было ли выключено зажигание. Чкалов вылетел из кабины и ударился основанием затылка о рельсы, лежавшие штабелем на земле – это мне сказали позже.

На другой день заседала комиссия. Официальной версией было – застыл мотор… Из следственного дела я потом узнал, что ни одно из допущенных мною отступлений от чертежа не сказалось и не было причиной катастрофы».

После получения известий о гибели Чкалова специально образованная аварийная комиссия ВВС под председательством комдива Алексеева и комиссия НКВД рьяно взялась задело. Начали с опроса очевидцев происшествия, других работников ОКБ, с анализа обломков самолета.

Гибель Чкалова произошла из-за наложения целого ряда факторов, главным из которых являлась остановка двигателя из-за плохой приемистости М-88 в момент «подбора» газа или в дефектах конструкции мотора. Но одно, на наш взгляд, несомненно: трагического исхода могло и не быть, если бы Валерий Павлович строго выполнял полетное задание. В авиации любая инструкция, как известно, «пишется кровью».

Впрочем, в то время многих больше волновал поиск виновных, чем установление истинных причин. Свидетельствует В.Г.Сигаев: «Когда Н.Н.Поликарпов появился в ОКБ (после катастрофы – прим. авт.), то стал приводить в порядок содержимое своего письменного стола. Он явно готовился к тому, что его привлекут к ответственности. Но арестовали за случившееся директора завода Усачева, заместителя главного конструктора Томашевича (20 декабря 1938 г. – прим. авт.), начальника Главного управления Беляйкина и начальника летной станции Порая. Все арестованные были осуждены».

Еще несколько строк из воспоминаний Томашевича:

«19 декабря ко мне домой приехал Николай Николаевич, поцеловал меня и сказал, что ЦК не позволил меня арестовать. Однако в ночь с 19 на 20 декабря я был арестован. Так закончилась совместная работа с Поликарповым.

По окончании следствия я познакомился со своим делом. Из него узнал, что 19 декабря с завода на меня поступил донос, в котором я обрисован как бывший дворянин, по происхождению латыш, веду замкнутый образ жизни – не бываю в гостях и сам не принимаю таковых…, что мой зять – муж сестры, арестован, как враг народа…

Нарком внутренних дел на этом доносе дал разрешение на арест».

Сроки наказания установили для той скорой на расправу жестокой эпохи сравнительно небольшие-до пяти лет. Это наводит на мысль, что их арест был почти формальным, «за потерю бдительности». Беляйкин и Порай умерли в ссылке. Усачева досрочно освободили в 1939 г., и он работал заместителем директора одного из заводов. Томашевича освободили в июле 1941 г.

Николай Николаевич Поликарпов, который прошел через подобные испытания, знал, как трудно приходится семье Томашевича. Поэтому он старался поддержать ее материально и морально. Деньги передавал и сам, и через работников КБ-в частности, через М. К. Янгеля и М.И.Гуревича.

После следствия и скорого суда Дмитрий Людвигович с середины 1939 г. стал работать в тюремном конструкторском бюро ЦКБ-29 НКВД (так называемой «шарашке»). В описываемый период времени оно размещалось на территории опытного завода № 156, в одном из корпусов КБ. Так как на заводе имелись и другие конструкторские организации, то ЦКБ-29 получило еще одно «внутреннее» обозначение – Специальный технический отдел, или сокращенно СТО. В нем конструкторским бригадам присвоили свои порядковые номера. Начальником ЦКБ-29 от НКВД был назначен Кутепов.

Аббревиатура СТО имеет еще один смысл-обозначение сотни (100), поэтому разрабатываемые самолеты получали соответствующие обозначения: «100» – высотный истребитель бригады В.М.Петлякова, «102» -высотный бомбардировщик бригады В.М.Мясищева, «103» – пикирующий бомбардировщик А.Н.Туполева и другие. Ряд бригад (аэродинамики, управления, вооружения) «обслуживал» проектные бригады.

В «шарашке» Дмитрий Людвигович поначалу занимался разработкой систем управления самолетов «100» (будущий Пе-2), «102» (ДВБ-102) и «103» (Ту-2).