Саммер - [43]

Воды я больше не боялся:

— Искупаемся в полночь?

В тот вечер я был пьян и счастлив. Мы сидели напротив друг друга под пестрыми зонтиками в одном их летних баров, которые сезонно вырастали по берегам озера, и пили коктейли с невозможными названиями; мы походили на молодоженов где-нибудь на Багамах.

Она была легка на подъем. Вынула из коктейля декоративный зонтик, заткнула его себе за ухо и ответила, шумно втянув через соломинку последние капли из стакана:

— Естественно!

В свои двадцать девять лет она походила на подростка. Хотя, может, такой она оставалась для меня. Или оба мы не менялись, потому что были заколдованы и приговорены навечно оставаться в прошлом, в которое нас переносило каждое лето.

Мы добежали в темноте до самого берега. Торопливо разделись, прыгая на неожиданно мягких, как влажный ковер, камнях. На поверхности озера играли блики фонарей, и оно казалось подсвеченным изнутри.

Невероятно, удивительно теплая вода благодушно приняла нас в свои объятья. А может, мы плавали в воздухе?

Вдали на пристани сияли прожектора, сверкали фары машин, и мне чудилось, что я попал в какое-то дикое место, куда имели доступ только мы с Джил. Она молча приблизилась и обвила ногами мою талию.

Я подумал о террасе, на которой мы только что сидели, и о том, как она теперь далека, ведь мы уже в ином, параллельном мире — трещина в земной коре привела нас туда. И мы, легкие, словно воздух, парим где-то в звездном небе, похожем на мерцающий купол, который опрокинула на землю божественная рука, а под ногами у нас пропасть… Озеро темнело так, будто у него вовсе не было дна.

Я хотел верить, что нас не разлучит ничто и никогда, но Джил давно разжала объятия. Она покачивалась неподалеку, лежа на спине, и ее белые груди скрывала вода. Я почувствовал тревогу, и в сердце мое впилась игла.

На берегу я тщательно вытер Джил своей футболкой, она дрожала от холода, а я чувствовал, как о ребра бьется расходящаяся боль: «Это закончится, все равно в этом мире ничто не вечно».

Конечно, это закончилось.

Мы пошли на костюмированную вечеринку, она проходила в частном доме в Колони[28] и была посвящена ночи. Джил надела маску кошки, черные колготки и стала похожа на мою мать. Та обожала так одеваться.

Я отказался от костюма.

Джил беседовала с графом Дракулой и летучей мышью с большими обвисшими крыльями.

В подвале в переменчивом свете серебряного шара, вращающегося под потолком, танцевала какая-то девушка. На ней была черная кружевная маска, и на мгновение мне показалось, что это Саммер, — танцовщица двигалась так же медленно и чувственно, как она. Но, когда девушка, приподняв маску, посмотрела себе под ноги, я отшатнулся — мелькнувшее лицо походило на толстый розовый блин. Я оперся о стену, по лестнице мимо меня пронеслась сцепившаяся «змейкой» разнополая компания. Девушки, похожие на Саммер или на мою мать в юности, заняли танцевальную площадку. Парни, почти точные копии моего отца и его приятелей юности — руки в карманах, зачесанные назад волосы, — принялись за ними наблюдать.

Я слонялся по лестницам, стараясь не поддаться опасному настроению; в гостиной силуэты таяли в голубом облаке, которое показалось мне почему-то развратным… И тут я заметил вдалеке Джил.

Она по-прежнему разговаривала с Дракулой, но они перебрались в более темное место, словно неторопливо направлялись куда-то. Она сгибала пальцы и драла что-то невидимое, смеялась, ее капюшон сбился на плечо.

Над ними висел табачный дым, похожий на клубящиеся тайные мысли.

Может быть, он сейчас приблизится к Джил и скользнет ладонью под резинку колготок. Она сделает вид, что ничего не случилось, и будет посасывать лимон в стакане с мексиканским пивом, который небрежно держит в руке. «Вот оно, — думал я. — Люди живут в параллельном мире, днем им свойственно делать одно (например, наклоняться ко мне, сидя рядом на переднем сидении, поправлять свои кошачьи ушки, говорить что-нибудь типа: „Мы же никогда не расстанемся, правда?“, и добавлять с провокационным смехом, пока я слежу за дорогой, не ожидая ответа: „До весны-то точно, да?“), а потом ночью забывать обо всем, обмениваться негласными сигналами, жадно и безудержно стремиться в это или другое такое же место, превращаться в прозрачную сферу, которую можно крутить и вертеть в ладони, хотеть чего-то здесь и сейчас».

Все смешалось в моей голове: мать со своим непристойным платьем, Джил со своей вздернутой губой, Саммер, которая подает мне знак, исчезает в папоротнике и перемещается неизвестно куда — в шар, полный воды и искусственного снега, в лес, в домик в горах, на Эйфелеву башню.

Я не стал ждать весны.

Когда я смотрел, как Джил, небрежно опираясь о стену, стоит с этим типом, а тот пожирает ее глазами с идиотской улыбкой довольного находкой туриста, совершенно не представляющего, что у него в руках, плотоядный цветок или отравленные ягоды, я почувствовал знакомый укол боли. Иголка вонзилась туда, где самая тонкая кожа. Ножницы располосовали папиросную бумагу.

Я пробрался сквозь толпу гостей и на автомате забрал из какой-то комнаты свою куртку, вытащил ее из безобразной горы одежды и сумок; почему-то эта гора как бы подтверждала мою мысль о неизбежности оргии. Я ушел.