Самая главная тайна - [49]

«Если дело касается лично его, он к вечеру должен прилететь», — загадал Валька.

А прилетит, — значит, замешан. Это яснее ясного.

Разговор длился не менее десяти минут. Наконец мать появилась на веранде. Она была не то растеряна, не то смущена.

— Ну что, мама? Он прилетит?

— Нет, Валя.

«Не-ет!» — чуть было не закричал от радости Валька.

— Он сказал, что в Москве у него много дел и... В общем, Дементий Александрович возвратится после воскресенья.

— Но как же... насчет ограбления и убийства?..

— Я ему об этом сказала.

— Что же он?..

— По-моему, не придал значения. Странно. Должно быть, он уже извещен. Странно, — повторила мать и пожала плечами, показывая этим, что она ничего не понимает. — Он считает, что из-за этого нам не стоит волноваться.

«Нет, он ни при чем! — подумал Валька. — Ни при чем! Тут что-то другое... Наверное, нужно рассказать ему обо всем».

— Я пыталась доказывать... — растерянно продолжала мать. — Но он...

— Вот видишь, мама, — заговорил повеселевший Валька, когда она замолчала. — Дементий Александрович нас успокаивает. Никто нам не угрожает, и не надо паники. Если бы существовала опасность, он бросил бы все дела и прилетел домой. А значит, опасности нет. Ты что, сомневаешься в этом?

— Вы как будто сговорились с ним! — упрекнула мать Вальку. — Ну да, да, я трусиха. Я боюсь. Потому что я мать, женщина. Я мать, и это заставляет меня быть крайне осторожной. Старика кто-то убил! Не сам же он наложил на себя руки. И музей кто-то ограбил. Государственный музей. Как бы вы меня ни успокаивали, это до меня не доходит!

«Ах, знала бы она, что унесен лишь один кинжал, — подумал Валька. — Но если я ей скажу об этом, начнется такой допрос, что не обрадуешься!..»

Мать снова пожала плечами, с трудом приходя в себя после разговора с мужем.

— Я могу объяснить эту реакцию Дементия Александровича лишь тем, что он привык к таким событиям. Здесь был опасный край, Валя! Для Дементия Александровича разные убийства не в диковинку. Но он ведь должен понимать, что... — Она махнула рукой, словно не соглашаясь с невидимым собеседником. — Нет, нет, я решительно не в состоянии все это нормально переварить!

Замолчав, мать отошла в угол веранды, обиженная и немного оторопевшая.

— По-моему, мама, все ясно, и ты можешь спокойно ехать в город, — после короткого молчания сказал Валька, надеясь, что, здраво рассудив, мать так и поступит.

Но она решительно возразила:

— Сегодня я никуда не поеду.

— Неужели и мне все время сидеть дома? — недовольно спросил Валька. Он рассчитывал, что Герман Тарасович вынужден будет ехать с матерью.

— Куда же тебе надо?

— Ну, например, на озеро. Там везде часовые...

— На озеро можно, — сдалась мать. — И больше никуда. А я полежу... Мне что-то нездоровится.

«Наверное, она и о Магде с Дементием Александровичем говорила», — догадался Валька.

Он жалел мать, только жалость у него была какая-то странная: вместе с этим чувством в душе поднималось и раздражение. Валька злился на мать. Но откуда бралась злость? На что злился Валька? Он не мог толком объяснить. Злился и жалел. Временами ему казалось, что мать не понимает самого простого. Он, Валька, понимал, а мать не понимала. Почему? На этот вопрос тоже не было ответа.

Как только мать ушла в спальню, Валька вышел во двор, осторожно обошел развалины графского дома с уцелевшим флигельком, в котором еще вчера жила Магда. Сердце у Вальки защемило, грусть помутила глаза. Он, Валька, один остался, без друзей, без хороших планов на будущее...

Мысль о круглом одиночестве была тягостной. Но она вызвала у Вальки протест. Как — один? А Петька, коротающий минуты дня в темном подземелье? А Магда, а Марчук, демобилизованный воин? Нет, зачем же распускать нюни, у него есть друзья — и друзья надежные, верные!

«Это все оттого, что мне приходится ждать, — заключил Валька. — А ждать, известное дело, трудно. Ждать да догонять... Такая поговорка есть, кажется...»

Такая поговорка, несомненно, была. И несомненно, не один Валька испытывал сейчас томительные минуты ожидания. Ждали многие — и Герман Тарасович тоже. Вернее, он выжидал. И выслеживал. Хорошо бы отгадать, какие мысли роятся у него в голове! Трудно это, можно только догадываться...

Герман Тарасович то исчезал куда-то, то вдруг появлялся.

Он двигался бесшумно, вырастал перед глазами неожиданно, славно выскакивая из-под земли. И все поглядывал, поглядывал на Вальку, как будто искал случая заманить его в ловушку.

«Ну его, — подумал Валька, — еще привяжется!..»

Он вспомнил, что давненько не забирался в башенку, и, обрадовавшись возможности скоротать лишний час, полез наверх.

В башенке, озаренной солнцем, на столе и на подоконнике густым слоем лежала пыль. Он смахнул ее ладонью, открыл оконце, выходящее в сторону озера, и высунулся из него. Крепость с ее полуразрушенными стенами и башенками, островерхие крыши замка, сверкающая на солнце гладь озера, зеленые купы деревьев на острове — все это снова очаровало его, заставило на минуту забыть о тревогах и опасностях. Мир был удивителен! Мир был прекрасен! И в этом чудесном мире, казалось, не могло быть места ни предательству, ни горю, ни обману. Жить бы только в свое удовольствие, играть и веселиться с друзьями!..