– Давайте, милая Тереза, выпьем за здоровье, – поднял бокал красного вина Натан. Вино на голодный желудок подействовало быстро. Настроение у него после местного блюда, кажется, спутница назвала его яхния, из баранины, баклажанов и томатов заметно улучшилось.
Он даже начал подпевать исполнителю, который начал другую песенку, в которой можно распознать французскую мелодию «Viens, viens» сочиненную пару лет назад Мари Лафоре:
– Дэжд, дэжд, нана-нана-на-на… – подпевал американец, дирижируя вилкой и ножом.
– Вам понравился Бисер Киров? – внезапно напомнила о себе Тереза, – мне – очень нравится, как многим в Болгарии. В Союзе его тоже очень любят.
– Неплохой исполнитель, интересно, музыку он пишет сам? – С лёгкой иронией поинтересовался Натан.
– Конечно же, сам! – С оттенком гордости в голосе заявила Тереза, – и стихи иногда тоже пишет. Говорят, «Дождь» он перевёл с немецкого[189].
– Ну-ну, конечно же, с немецкого, а вы, Тереза, про оркестр Поля Мориа, что-нибудь слышали?
* * *
Так незаметно за бокалом вина пролетел час. Тереза начала беспокоиться. Фарб же так доволен, что даже пригласил даму на медленный танец.
– Мистер Фарб, давайте сделаем так. Сейчас мы с вами потанцуем, а сразу после танца всё-таки поедем.
– Но почему? – делано возмутился Натан, – такой славный вечер, отличная кухня, хорошая музыка, красивая женщина. Почему я должен куда-то ехать?
– Мы на службе, мистер Фарб… И нам ещё ехать целый час. Нас ждут.
– Наша слюшба и опасна́я и трудна́я, ла-ла-ла, – напел Натан по-русски. – Ладно, поедем, куда скажете, милая Тереза. Вы так прекрасны, что я не могу противостоять вашим чарам.
Не прошло и часа, как белая «Волга» въехала в Благоевград. Всю дорогу Фабр заигрывал с Терезой, то поглаживая её коленку, то щекоча ушко, а то и пытаясь проникнуть под подол не слишком длинной юбки.
– Мы приехали. Пройдёмте в дом, мистер Фарб. Нас ждут. – Тереза остановила поползновения пьяного американца.
Хмель тут же вылетел из головы, как и романтические надежды. Фарб чертыхнулся про себя и побрёл к двухэтажному особнячку, спрятавшемуся за каменным забором. Скрипнули железные ворота, Натан с усилием толкнул их и оказался в тёмном, заросшем виноградом, мощёном дворике. Внезапно молнией вспыхнул свет на веранде, и в дверях появился полный усатый мужчина в белой рубашке и старых джинсах.
– Тереза! Мистер Натан! Добре дошли! – Радушно приветствовал он прибывших. – Я – Петер Христов. Местный сторож.
Пожав руку Натану, он сердечно обнял Терезу.
– Проходите в дом, нечего нам ночью на улице стоять. Сейчас я вас введу в курс, и можете отдыхать, – он усмехнулся чему-то про себя, покачал головой и жестом пригласил внутрь.
В доме пахло псиной, сеном и ещё чем-то совершенно незнакомым Натану. Позже Тереза сказала, что это запах местного кориандра.
Источник пёсьего аромата вышел на голоса незнакомых людей следом за хозяином. Здоровенный белый с тёмными пятнами каракачан[190] по кличке Тодор.
…
Задача, поставленная руководством перед болгарской резидентурой, с одной стороны проста, с другой же невыполнима. Дело в том, что пока информация о странном русском дошла до Нью-Йорка, пока её проанализировали, пока нашли Натана, пока он доехал, прошло около недели. Куда делся клиент после посещения Ванги, не известно. Вполне возможно, что он вообще покинул страну. Решение поселить Фарба в Благоевграде принято от безысходности. Кто-то решил, что проще будет по сигналу с места, вызвать его на опознание и, пользуясь личным знакомством разыграть случайную встречу. В качестве легенды ему придумали версию поиска сюжетов, связанных с болгарскими богомилами, орфиками и нестинарами. Ничего лучше придумать не успели, но сами темы неожиданно показались Натану занимательными, хотя и далекими от его творчества.
* * *
На следующий день Фарб проснулся поздно. Комната располагалась на втором этаже и окнами выходила на южную сторону. Сквозь зелёную полупрозрачную занавесь виноградной листвы пробивалось горячее балканское солнце. Комната уже успела нагреться. Было душно, но ни о каких кондиционерах речи не шло.
По деревянному крашеному полу босыми ступнями Натан подошёл к двери, ведущей на деревянную веранду. На веранде ещё жарче. Он облокотился на перила и с интересом стал наблюдать жизнь дворика.
Какая-то пожилая женщина, несмотря на жару, закутанная в черный платок, несла ведро с чем-то мутным. Белые куры и пёстрые цесарки свободно бродили по двору. Каракачан, услышав скрип досок на веранде, поднял голову и, поприветствовал гостя ленивыми взмахами хвоста. По веранде прошествовала полосатая кошка, окинув гостя взглядом полным презрения.
– Сложи си място, негодник, а това ще ви нестинарам[191], – тишину нарушил резкий женский крик. Натан почти понял его смысл, только слово «нестинарам» было для него загадкой. Ясно, что женщина, обращаясь к непослушному ребенку, грозила ему, что отдаст его кому-то. Слово манило и несло надежду на новые успехи. В обед Натан поинтересовался у хозяина, кто такие эти «нестинары».
– Как бы вам, мистер Фарб, сказать… Это не то колдуны, не то шаманы. У нас, у болгар они больше всего известны тем, что могут плясать босиком на раскалённых углях. Кроме того, они занимаются предсказаниями. Поэтому их не любят ни гражданские, ни церковные власти. Попы вообще считают, что в них бесы вселяются. Поэтому православным запрещено с ними общаться.
