Сальто-мортале - [53]
Между тем я раздумывала. Ничего страшного. У нас дома есть деньги, мы уже полгода копим, чтобы сменить «шкоду» на другую машину. И их гораздо больше, чем нужно Ивану.
— Мало-помалу выплачу.
— Вечером принесу, — сказала я. — Верно как пить дать.
Тамаш был уже дома, когда я вернулась.
— На тебе лица нет, что с тобой?
— Мне нужно восемь тысяч форинтов, немедля! — Я даже не стала снимать пальто.
— О боже, откуда же их взять?!
— Скажем, из автомобильных денег!
— Их мы не тронем, черт возьми!
— А если я попрошу тебя? Если очень, очень попрошу?
— Хоть в ногах валяйся, и тогда не дам! Это надо твоей драгоценной семейке, так, что ли?
— Да, моей драгоценной семейке!..
Я подождала, чтобы немного остыть. Затем опять стала умолять Тамаша. Самым нежным, самым ласковым тоном. Безрезультатно. Мне казалось невероятным, что мои мольбы окажутся напрасными, но так оно и было. Разумеется, я уже тогда достаточно хорошо знала Тамаша, но все-таки не могла представить себе, что он такой. В конце концов я вышла из роли нищенки-попрошайки.
— Ты что, не понимаешь, что моего брата могут посадить в тюрьму! — Я уже кричала, впервые за все время нашего супружества. Я не могла совладать с собой и кричала. Только что я ластилась к нему и даже целовала ему руки, а теперь кричала еще и в отместку за это. Как объяснить ему, что означает для меня Иван? Можно ли вообще объяснять такие вещи? Нет, он сам должен был понять, безо всяких объяснений. Разве можно объяснить действительно важное? Можно только обслюнявить!
Я слышала его и не слышала, как будто у меня были галлюцинации, он сказал:
— Если его посадят в тюрьму, значит, там ему и место!
— Не понимаю. — Я схватилась за голову и почувствовала, что вся дрожу.
Он повторил:
— Если его посадят в тюрьму, значит, там ему и место.
Да, я расслышала верно. И вдруг успокоилась.
— Ну ладно, — сказала я, — тогда я скажу, кому там место. Например, тебе!
Он переспросил:
— Кому-кому?!
— Например, тебе.
Он ударил меня. Беспощадно. Никогда еще он так меня не бил. (Ибо он уже бил меня не раз. Однажды, например, читал мне нотацию, но таким напыщенным тоном, будто выступал на совещании. Для совещания такой тон еще туда-сюда, но между собой! «Ты говоришь, словно по бумажке!» — сорвалось у меня с языка. Вот тогда-то он и ударил меня впервые.) Я упала, поднялась, но была совершенно спокойна.
— Почему, — спросила я, — только тот считается вором, кто вынул из чьего-то кармана кошелек с пятью форинтами? Только тот вор, кто взламывает железную штору маленького захудалого продовольственного магазина в Пештэржебете и уносит три банки консервированной фасоли?
Тамаш (Том!) сидел на краю дивана и молчал. На меня он не глядел. Он молчал с видом «ну, валяй, валяй!» Он не знал, к чему я клоню. Я знала.
Спокойным и тихим голосом я продолжала:
— Возьмем, к примеру, человека, — скажем, директора научно-исследовательского института, — который предлагает своим подчиненным выдвинуть на совещании самые важные и интересные на их взгляд темы и идеи. Он одобряет ничего не стоящие темы, поддерживает их и, разумеется, тут же сваливает на плечи других. Услышав о действительно стоящих идеях, он только хмыкает, машет рукой и старается предать их забвению…
Тамаш уже повернулся ко мне, уже глядел на меня.
— …Некоторое время спустя он вылезает с ними, выдает их за свои собственные темы, свои собственные идеи. Теперь уже на более высоком уровне он излагает их как свои основные идеи. Прошу критиковать, прошу высказываться. И люди критикуют, люди высказываются. Усердная секретарша записывает все слово в слово, потому что она хорошая секретарша, хорошая стенографистка. А директору не остается ничего другого, как глядеть в потолок. Но и это не обязательно. Мысли его далеко отсюда, он, например, может думать о том, как хорошо было бы сменить свою «шкоду», или о чем-нибудь в этом роде…
— Постыдилась бы! — сказал Тамаш.
Я не постыдилась и продолжала:
— И вот он возвращается с совещания на высоком уровне и велит красиво, по пунктам, отпечатать на машинке все выступления. Но, разумеется, это уже не выступления, не критические отзывы, а его собственные замечания относительно собственной основной идеи.
— Ах ты, дрянь! — крикнул Тамаш.
Я не смутилась.
— Теперь остается только передать всю пачку бумаг какой-нибудь светлой голове, дескать, в сущности все уже готово, вот только у директора нет времени обработать все это и придать всему этому законченный вид.
Тамаш встал.
— Затем появляется научный труд, чествование, гонорар, переводы на другие языки, естественно, под именем директора. Разве этот человек не украл? Не ограбил? Разве этот человек…
Я не смогла продолжать, Тамаш набросился на меня, сбил с ног и, ухватившись за пальто, поволок меня по полу.
— Ты, торговка тряпьем, ты, королева отбросов, подстилка на потребу всяких дряхлых врачишек! Вот как с тобой надо — подтереть тобой пол!
Я закрыла лицо руками, во рту у меня было липко и солоно от крови. Я была ко всему равнодушна и ни о чем не думала.
Он уже давно отпустил меня, когда я сквозь оторопь сообразила это. Потом я услышала, как хлопнула дверь.
С этой минуты я не знаю точно, что и зачем я делала, по каким соображениям. Но я могла бы поклясться, что соображений у меня не было никаких. Я знала одно: надо немедленно уйти отсюда, но отправиться домой, к матери, во всяком случае в таком состоянии, я не могу. Остается отправиться в свою лабораторию, там всегда кто-нибудь задерживается после работы, можно будет войти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.