Сакральные древности Крыма. Мифы, легенды, символы, имена и их отражение в искусстве - [67]

Пурпурная обувь — отличительный знак византийских императоров. Последнего императора Византии Константина XII, который пренебрег возможностью спастись и пал в битве на стенах Константинополя, опознали в горе трупов по пурпурным сапожкам, украшенным маленькими золотыми двуглавыми орлами. Эта героическая смерть, как и падение великой державы, образно говоря, вливало свежую кровь, укрепляло символ, насыщая его более емким значением, которое далеко выходило за пределы фамильного.

Двуглавый орел встречается на монетах трапезундских императоров Алексея III (1349–1390) и Мануила III (1390–1416); почти одновременно он появляется и на геральдически оформленных плитах со строительными надписями Феодоро. Но, памятуя о нормах и обычаях того времени, не следует видеть в этом произвольный выбор понравившейся эмблемы. Слово «герб» неслучайно происходит от немецкого Erbe, что значит «наследство». Это свидетельство родственных связей. Императоры Трапезунда, этого осколка временно распавшейся Византийской империи, происходившие из династии Великих Комнинов, были в родстве с Палеологами, а князья Феодоро, этой византийской провинции, избравшие эту эмблему, подчеркивали свое родство с Комнинами, Кантакузинами и Палеологами.

Итак, двуглавый орел прошел тысячелетний путь превращения из символа в государственную эмблему. Символы, выражавшие отвлеченные понятия высшего порядка, стали основой формирования государственной символики в период средневековья. В этот период самосознание и общение народов и поколений, равно как и «осознание и тем самым создание своей государственности… осуществлялось вообще и, прежде всего, посредством символов»^[162]. Частным случаем символа является эмблема — символ, значение которого сужено ради акцентирования определенных его аспектов. Согласно определению А. Ф. Лосева, «эмблемы государства… являются в смысле соотношения в них общего и единичного не чем иным, как именно символами, но только — более специального назначения». Двуглавого орла Лосев относит, «строго говоря», к эмблемам^[163].

Неизбежная политизация эмблемы, отныне выступающей в форме герба, заслонила вопросы происхождения и бытования этого почтенного символа на протяжении почти четырех тысячелетий. Его непонятность внушает, с одной стороны, почтение; с другой — попытки «оскорбления величества», свидетельствующего о крайней ограниченности кругозора («птица-мутант»). Относительно последних напомним о том, что термин «скифский звериный стиль» является сегодня общепринятым. Никто не говорит о нарушениях в реалистическом изображении животных на скифском золоте или о «мутанте-грифоне»; напротив, образы последних и подразумеваемые под ними качества служат выражению отвлеченных понятий и структурированию картины мира.

Язык древней символики составил тот фонд, из которого государственная власть позднее почерпнула свои эмблемы. Однако каждый символ — дитя своей эпохи, он расцветает и умирает вместе с ней, оставляя массу загадок, непонятных для человека другого поколения и иных представлений. Современному человеку особенно трудно разобраться в символах и эмблемах, которыми широко пользовалась знаковая система минувшего времени. Впрочем, эта трудность отчасти аналогична освоению иностранного языка. Краткость, емкость и художественная выразительность языка символов издревле делают его неоценимым средством выражения отвлеченных понятий.

Как ни парадоксально это звучит, истоки двуглавой птицы обнаруживаются на нашем Севере. Проделав долгий путь на Юг, она проявила себя во всей красе в Малой Азии, а именно там, где ее изображение, высеченное в камне, во 2-м тыс. до н. э. увековечили хетты. Истоки, как водится, имеют свойство теряться в безвестности; народы, мигрируя к югу, уносили имущество и святыни, оставляя весьма слабые их следы в прежних местах обитания. Но следы эти не затерялись, хотя они не столь монументальны. Это, прежде всего, изделия «пермского звериного стиля», двуглавцы курганов в окрестностях Смоленска и такая эфемерная вещь, как русские вышивки, где птица была парной, либо, сокращенно — двуглавой.

Смысл фигуры двуглавой птицы очень древен: его истоки восходят к «парам оппозиций», важному способу структурирования архаической картины мира. Год делится на зиму и лето, сутки — на день и ночь, время — на сон и бодрствование и др. Идея единства противоположностей находила выражение в образах — близнецы, кони или птицы влекут солнце, изображенное в виде розетки, головы их обращены в противоположные стороны, но тело едино. Декоративный мотив в виде двух птичьих голов, обращенных в разные стороны, помещенной между ними солнечной розетки или головы богини был широко распространен в древности^[164].

Следы общего индоевропейского культа Близнецов отчетливо прослеживаются в древнеиндийской и древнегреческой мифологиях: в Индии они всадники — Ашвины, а в Греции — всадники Диоскуры, один — смертный, другой — бессмертный. Поэтому они попеременно в виде утренней и вечерней звезды появляются на небе в созвездии Близнецов. Иногда они изображались спутниками богини, помещавшейся в центре.