Сакральные древности Крыма. Мифы, легенды, символы, имена и их отражение в искусстве - [69]

По сторонам древа, обращенные к нему, сидят две длинноклювые птицы. На другой стороне — те же птицы, но их головы повернуты в стороны от древа, образуя симметричную фигуру. Если убрать разделяющий их ствол, то фигура становится двуглавой птицей.

Развитие темы можно проследить по изображениям резной каменной купели.

1. На одной ее стороне изображена уже знакомая композиция — две птицы сидят по сторонам «древа жизни» среди кустов аканфа. Они сидят спиной к центральному кусту, обратив к нему круто изогнутые головы. 2. В медальоне изображен зверь, поднявшийся на задние лапы с раздвоенным хвостом, в геральдической позе шагающего льва. 3. Пара птиц в медальоне — они соприкасаются спинами и, круто изогнув шеи, касаются клювами, образуя симметричную фигуру. По сторонам, спиной к медальону — два зверя на задних лапах, тянутся к плодам. Эта сценка имеет самую близкую аналогию в изображении медведей на вышеописанном обрамлении колодца. 4. На другой, более узкой стороне в центральный медальон вписаны те же птицы, обратившие головы в разные стороны, но их туловище слилось — совместилось, образовав фигуру двуглавой птицы.

Связь парных изображений животных с космогоническим сюжетом «древа» прослеживается в искусстве Евразии на протяжении ряда эпох. Затем птицы и звери «отделяются» от «древа», начинают, так сказать, жить самостоятельно. Постепенно они превращаются в геральдические фигуры. Более того, в вышеописанных сценках они даны, так сказать, в динамике: как птицы, так и звери то обращены к древу и друг к другу, то повернуты в разные стороны. Это напоминает наглядную иллюстрацию принципа «единства» и «борьбы» противоположностей. Слегка упрощая, можно представить дело следующим образом. В процессе «геральдизации» из контекста вырван тот или иной вариант: Византия и ее соседи-наследники выбрали двуглавую птицу-небожителя, европейцы же предпочли символических зверей земной зоны мироздания.

За тысячелетие своего существования монограммы базилевсов традиционно оставались вписанными в круг начальными буквами собственного имени порфироносца и его династии. И только последние императоры из династии Палеологов стали помещать медальон с монограммой на груди двуглавого орла, сделав шаг на пути превращения его в византийский герб.

Внимательный осмотр ранних греческих церквей на окраинах Византии свидетельствует о раннем вхождении этого образа в церковное пространство.

О геральдических судьбах двуглавого орла написано немало книг и научных статей, однако многие грани его загадочной формы и многозначного содержания предстоит еще открыть и заново переосмыслить.

Двуглавый орёл выглядит как своего рода фигура умолчания — символ, о котором все знают, не требующий слов, но высоко чтимый, быть может, столь высоко, что для превращения его в герб в западном восприятии его ореол должен быть пригашен, а смысл — сужен. К тому же он являлся не только светской, но и религиозной эмблемой. Так, в Византии он был помещен на патриаршем знамени и знамени Патмосского монастыря XII века. Мы полагаем, что для византийского аристократического менталитета этот процесс низведения священного символа в династическо-государственную эмблему был мучителен и отнюдь не так прост, как казалось извне. Во всяком случае, только это объясняет, почему процесс превращения его в герб так и не был доведен до конца в самой Византии. Ведь ни на одном из атрибутов государства (корона-диадема, мантия, монеты, печати, флаг империи и личный герб императора) он так и не появился.

В геральдике орел знаменует связь с небом, духовный принцип: в трехчастной картине мироздания, где каждая зона маркируется животными, птицы вообще относятся к миру горнему. Орел, спутник и символ верховных божеств на древнем Востоке и в Греции, отчасти разделял их солнечную природу. Орлу приписывались такие способности, как смотреть на солнце широко открытыми глазами (в чем усматривалась причастность солнцу). Две головы на одном туловище означали продвинутый процесс абстрагирования, символизации, превращение его в священную идеограмму. В христианстве это интерпретировалось как двойная победа над врагами внешними и внутренними, но при этом «внутренние враги» означали зло и нравственные пороки (а вовсе не борьбу с оппозицией). Символизация образа, отход его от прототипа, каковым являлся реальный орел, выразилась и в том, что в основу изображения была положена схема шестилучевой звезды, имеющей самое широкое распространение начиная с глубокой древности. Эту же схему воспроизводит лилия, точнее ирис с его естественной и весьма прозрачной символикой: действительно, три лепестка этого цветка тянутся вверх, к небу, а три отогнуты вниз, к земле. Это означало союз небесного и земного, взаимопроникновение духа и материи, гармонию противоположностей. Условное изображение лилии-ириса (кстати, встречаемого на монетах Палеологов) было избрано в качестве герба Флоренции, а затем стало эмблемой королевской династии Бурбонов во Франции. В христианстве шестилучевая звезда была осмыслена как монограмма имени Иисуса Христа — хризма. Две головы и две лапы орла воспроизводят букву X; вертикальная черта (I) проходит через хвост, но, чтобы прочертить ее вверх, понадобилось от основания шей обеих голов вывести серцевидную фигуру, соединившую их: таков геральдический орел Феодоро. В поздних византийских изображениях (в церкви города Мистра, Морея и др.) роль такого «соединителя» играла корона, касавшаяся обеих голов орла. Именно эта форма возобладала и в России, но не сразу, а при Иване Грозном.