Сафьяновая шкатулка - [103]

Я достал из кармана пачку, сорвал наклейку, на глазок разделил пачку на две равные половинки, одну протянул Любе. Она спокойно приняла деньги, небрежно спрятала в карман халата, улыбнулась своей обычной, спокойной улыбкой:

— У тебя завелись деньги, Вадим?

— Как видишь, я не самый пропащий человек на земле.

Она не перестала улыбаться, но улыбка ее уже ничего не выражала.

— Не язви. Я никогда не считала тебя пропащим. Но ведь жить как-то надо было.

«Как-то» — звучит неплохо.

— Как-то — это звучит! — сказал я вслух. — То ли дело «кое-как».

Люба пожала плечами. Наконец-то она перестала улыбаться.

— Я понимаю твою иронию, Вадим. Но и ты постарайся понять меня. Не всякой женщине под силу жизнь, которую ты предлагаешь. Можно ли казнить за это?

Боже, сколько разумности, сколько спокойной продуманности в каждом ее слове!

— Мне ли тебя судить?.. Нет, Люба, не гожусь я для этого.

Люба внимательно посмотрела на меня. В ее больших голубых глазах на одну лишь секунду мелькнуло удивление. Спросит или нет? Она спросила:

— Что с тобой, Вадим?

Сила! Ее заинтересовала чужая судьба, это уже что-то.

— Пустяки, — сказал я. — Устал немного. Ну ладно, Люба, мне пора. Поцелуй Галку за меня.

— Может, останешься, чаю попьешь, пока она проснется? Николай еще не скоро придет.

Ничего не выражающий голос, ничего не выражающий взгляд, ничего не значащее приглашение…

— Нет, Люба, спасибо, мне пора. Передай Николаю привет.

Даже эти слова не вызвали в ней гневного чувства.

— Передам, — спокойно кивнула она.

Я вышел.

— Искусство, Юлька, представляется мне царством сухих зыбких песков, бесконечных волн барханов, и по ним идет человек, — идет, увязая в песках то одной, то другой ногой. И надо обладать очень высоким потенциалом стойкости, чтобы преодолеть их. И случается, что человеку недостает этого потенциала. И тогда нет ему спасенья, тогда это гибель…

Юлька слушала его как зачарованная. Она не понимала, о чем он говорит, хорошо или плохо то, что он говорит, прав он или неправ. Она просто не вникала в смысл его слов. Ей нравился его голос, его манера говорить, произнося каждое слово четко и точно, нравилось само сочетание звуков, из которых складывались слова и фразы. Короче говоря, она слушала его слишком по-женски, чтобы иметь возможность оценить услышанное. Но когда он внезапно умолк, она поняла, что ей надо что-то ответить. Она мысленно готовила фразу, подходящую к случаю, и уже открыла было рот, чтобы сказать, например, так: «Да, к несчастью, ты прав». Но Вадим вдруг нахмурился и проворчал:

— Неправда все это, Юлька. Чушь какая-то в голову лезет. Ты не слушай меня.

Юлька мигом проглотила все приготовленные слова и уже не понимала, что к чему.

— А зачем ты все это говорил мне? — осердилась она.

— Иногда мне кажется, что это правда.

— Что правда, господи?! — простонала Юлька, вконец сбитая с толку.

Вадим остановился, прислонился спиной к стене дома, мимо которого они в это время проходили.

— Ничего, Юлька. Я, наверно, просто пьян. Пьян тобой, пьян этим вечером, пьян… не знаю, чем еще… Надо же! — рассмеялся он вдруг удивленно. — Ну идем.

— Нет! — сказала неожиданно Юлька.

— Что нет?

— Я не хочу домой.

— Но ведь поздно уже!

— Я хочу мерзнуть с тобой на облупленной скамейке под чахлым деревцем. Давай поищем такую скамейку!

— Тогда пойдем к морю, там как раз и лунная дорожка подходящая.

Юлька посмотрела на небо.

— Не выдумывай. Нет никакой луны. Были звезды, да и те пропали. Ты что на меня так смотришь?

Они пошли на набережную, по широкой лестнице спустились к воде и сели на скамейку под облетевшей молодой ивой. Вода плескалась у самых ног Вадима и Юльки, мягко накатываясь мелкими волнами на низкий каменный парапет. Набережная в эту позднюю зимнюю пору была пустынной и скучной. Вода отливала свинцовым блеском и дышала стужей. Юлька зябко повела плечами.

— Тебе холодно? — спросил Вадим.

— Да. Обними меня. Мне холодно!

Вадим обнял ее.

— Ты не сильно обнимаешь, — сказала Юлька. — О чем ты думаешь?

Вадим смотрел на море и улыбался. Потом он сказал:

— Ты настоящая, моя Юлька. Ничто не приземляя, ты умеешь делать все земным. Ты делаешь все проще, ставишь все на свои места, вносишь ясность во все, что кажется темным и неясным… Не бойся, я не спятил. Просто я начинаю кое в чем разбираться.

— В чем разбираться, Вадим?

Он опять улыбнулся:

— Видеть барашка сквозь стенки ящика…

Юлька подумала, потом вздохнула:

— Я, наверное, глупая.

— Да, конечно, — рассмеялся Вадим, — иначе как бы ты сумела заставить меня переиграть самого себя?.. Я был уверен, Юлька, что все бывает ясно только в пятнадцать лет. Потом вспомнил, что мне двадцать восемь и что для меня все перестало быть ясным. Юлька, это ужасно, когда начинаешь понимать, что тебе ничего не ясно, потому что это внезапно наступившая старость, нагрянувшая на тебя в один день, в одно преотвратное утро. Сегодня ты вернула мне утраченное, и я не знаю, как ты это сделала.

Юлька молчала. Она очень старалась понять, о чем он говорит. Но так ничего и не поняла. Но ей почему-то стало жаль Вадима. Она прижалась к нему теснее, потом поцеловала его в щеку.

— Вадим, скажи мне все.